Владимир Леви - Исповедь гипнотезера

У старика остаются одни только эти глаза, уже все увидевшие.

Милый мой мальчик, ты теперь достиг возраста, когда люди приобретают способность к размышлению. Должен тебе признаться (я ведь готов посвятить тебя в свои тайны), что и сам я не так уж давно отважился мыслить самостоятельно. До шестнадцати или семнадцати лет я вообще не способен был мыслить, а потом в течение долгих лет просто не использовал эту способность.

Хлеб психоаналитика — травмы детства. У кого их не было?.. Все детство — сплошная травма, непрерывный ушиб души. Отец, бог-отец, к которому на всех парах несется душа мальчишки (сотвори меня, только так, чтобы я об этом не догадывался), этот отец был унылой придворной личностью английского образца: чопорен, холоден, отчужден. Под стать и мамаша. Веселый, здоровый, чуткий детеныш, стало быть, не познал родительской заботы и ласки; в нежном возрасте при такой страстной жизненности ему было некого любить, некого ревновать. Все это хлынет потом, поздней волной, обращенной вспять…

Подкинули к одной из аристократических бабок. Роль отца исполнял гувернер-француз. Классическое образование: языки древние и новые, история, философия. Вот и семнадцатилетний дипломированный цита-тоизрекатель, прилежно мстящий недостающим дюймам.

Традиционный вояж — "большая поездка" на континент, где юноша по всем правилам возраста, пола и положения ударяется в кутежи, карты et cetera . Но родина останавливает: прислали известие о смерти королевы — начинается очередная околопрестольная заваруха. Скорее домой, играть в настоящую мужскую игру — политику. Едва вернулся, сработала пружина родовых связей: получил звание постельничего при его высочестве принце Уэльсском. В 21 год Филип Стенхоп I уже член палаты общин и произносит первую речь в парламенте.

Молодые люди обычно уверены, что достаточно умны, как пьяные бывают уверены, что достаточно трезвы.

Щелчок по носу в палате пэров, еще несколько многообещающих пинков — и подобру-поздорову…

Побитых великосветских мальчиков из британской столицы направляли об ту пору в другую столицу — Париж, на повышение квалификации. Тайм-аут годика на два.

Автозарисовка того времени (из письма гувернеру):

Признаюсь, что держу себя вызывающе, болтаю много, громко и тоном мэтра, что когда я хожу, я пою и приплясываю, и что я, наконец, трачу большие деньги на пудру, плюмажи, белье, перчатки…

"Блажен, кто смолоду был молод"…

Знание людей приобретается только среди людей, а не в тиши кабинета… Чтобы узнать людей, необходимо не меньше времени и усердия, чем для того, чтобы узнать книги, и может быть, больше тонкости и проницательности.

А если хочешь действовать и побеждать, мало только узнать людей. Нужно впечатать это знание в свои нервы, в мускулы, в голос, нужно превратить его в артистизм, в совершенное самообладание, для которого необходимо еще и хорошо знать себя.

Употреби на это все свои старания, милый мой мальчик, это до чрезвычайности важно; обрати внимание на мельчайшие обстоятельства, на самые незаметные черточки, на то, что принято считать пустяками, но из чего складывается весь блистательный облик настоящего джентльмена, человека делового и жизнелюбца, которого уважают мужчины, ищут женщины и любят все.

В нижних слоях тогдашних обществ мы бы, пожалуй без особого труда узнали и нынешний стадионный люд, но в верхах столкнулись бы с немалой экзотикой.

Танцы и комплименты были тем, чем стали ныне годовые отчеты: понравиться — значило преуспеть. Какой-нибудь неловкий умник, нечаянно уронивший котлету на герцога, мог смело прощаться с карьерой поколения на три вперед.

Хорошие манеры в отношениях с человеком, которого не любишь, не большая погрешность против правды, чем слова "ваш покорный слуга" под картелем.

Картель, напомню на всякий случай, — краткое письменное приглашение на дуэль.

Помни, что для джентльмена и человека талантливого есть только два образа действия: либо быть со своим врагом подчеркнуто вежливым, либо сбивать его с ног.

…мне очень хотелось бы, чтобы люди часто видели на твоем лице улыбку, но никогда не слышали, как ты смеешься. Частый и громкий смех свидетельствует об отсутствии ума и о дурном воспитании.

Все это Честерфилд напишет сыну, уже осев в Лондоне, в своем знаменитом особняке, выстроенном по собственному проекту, в обители, полной книг, изысканной роскоши, избраннейших гостей и нарастающего одиночества… А пока — пьянство жизни.

Ездит по всей Европе с дипломатическими миссиями и для собственного удовольствия. Подолгу живет в Париже, совершенствуется во французском, в танцах, в манерах, в искусстве обходительной болтовни — настолько, что превосходит своих мэтров и может давать им самим уроки стилистики и бонтона. Пописывает стишки, почитывает книжки, заводит дружбу и переписку с просвещеннейшими умами века — Монтескье, Вольтером… Среди них он свой, и уже навечно.

Наследство и титул лорда. Двор, интриги, политика, еще раз политика. Были моменты, когда он решал, быть войне или нет, и кому править какой-нибудь Бельгией. Был министром, государственным секретарем, выступал с отточенными памфлетами, произносил в парламенте речи, одну превосходней другой, некоторые вошли в историю нации, уникально уладил дела в Ирландии — ни до, ни после него такое никому больше не удавалось…

Ни один из анахоретов древности не был так отрешен от жизни, как я. Я смотрю на нее совершенно безучастно, и когда я оглядываюсь назад, на все, что я сам видел, слышал и делал, мне даже трудно поверить, что вся эта пустая беготня, и суматоха, и светские развлечения когда-то действительно существовали; кажется, что все это только снится мне в мои беспокойные ночи.

Но это уже в 65, и не сыну, а епископу Уотерфорд-скому.

2. ПОСЕВ

В те времена простолюдины женились рано, средний класс — как попало, аристократы — поздно. Великосветский брак — мероприятие публичное и далеко идущее, надо все сообразовать. Перед тем же не грех погулять, тем паче ежели развлечения не портят репутацию и сочетаются с деятельностью на благо отечества.

Я утверждаю, что посол в иностранном государстве никогда не может быть вполне деловым человеком, если он не любит удовольствия. Его намерения осуществляются наилучшим образом на балах, ужинах, ассамблеях и увеселениях, благодаря интригам с женщинами.

Все так и шло, по классическим образцам; так было и в Гааге, где Честерфилд посольствовал, уже будучи мужчиной за тридцать, с большим светским опытом. Не иметь любовных связей в его положении было неприлично и подозрительно. Эксцессы не одобрялись, но донжуанству аплодировали.

С сожалением оглядываюсь я на крупную сумму времени, которую я промотал в мои молодые годы, ничего не узнав и ничем не насладившись. Подумай об этом, пока не поздно, и умей насладиться каждым мгновением; век наслаждений обычно короче века жизни, и поэтому человеку не следует ими пренебрегать.