Ирина Медведева - Разноцветные “белые вороны”

Ну, а что такое суровое наказание? Порка? В том числе, конечно, и порка, но не только она. Весь вопрос в том, что для данного ребенка (учитывая возраст, характер, пристрастия, отношения с родителями) - самое страшное. К примеру, для подростка физическое наказание, даже суровое, уже не очень страшно, а потому и не очень актуально. Хотя, если это подросток сверхсамолюбивый, здесь может сыграть огромную роль не страх физической боли, а непереносимое унижение, то есть порка окажется вполне эффективной. На многих детей действует резкое прекращение контакта с родителями (в том случае, если этим не пользуются часто), а на многих — позор оглашения факта вороства. Самое главное, чтобы не было пустых угроз. «Приговор» следует привести в исполнение и желательно сразу после «раскрытия преступления». Но, конечно, не следует заигрываться. Предположим, если вы видите, что ребенок потрясен рассказом о его проступке одной вашей подруге, то не обязательно рассказывать еще троим. Но обязательно, как мы считаем, дождаться раскаяния и обещания никогда в жизни так не поступать. Причем не вы должны заглядывать ему в глаза и спрашивать: «Ну? Ты обещаешь? Ты больше никогда так не будешь?», а он должен прийти к вам и все сказать сам. Помните, что для всех детей, даже для очень демонстративных и своевольных, как бы они ни пытались показать свое безразличие к бойкоту, хорошие отношения с родителями — огром–ная, ни с чем не сравнимая ценность!

Но что же можно сказать о мотивах воровства среди детей, которыми занимаемся мы, т.е., в основном, среди детей невротического склада?

Прежде всего то, что они (мотивы), как правило, не связаны напрямую с непреодолимой жаждой владеть украденным. Не связаны они и со слабым осознанием тяжести проступка. Иными словами, это мотивы опосредованные. Они бывают самыми разными. Тут и отчаянная попытка привлечь к себе внимание, и жажда самоутверждения, и ницшеанская проверка себя («могу ли я преступить запретную черту?»), и желание приобщиться к миру взрослых, и бунт против гиперопеки. А часто и все вместе.

Мать девятилетнего Лени Д. начала разговор с нами со слов:

— Я ни на что не надеюсь. Все перепробовала — и как горох об стенку. Короче, мой сын — кандидат в колонию. Это однозначно. А к вам я пришла просто так, для очистки совести…

Леня стал заниматься у нас, и очень быстро выяснилось, что он безумно привязан к матери. А мать вторично вышла замуж и уже два года жила отдельно от сына.

— Муж у меня нервный товарищ, — объяснила она, — до сорока лет жил с горячо любимой мамочкой и детей не выносит.

Впрочем, она призналась, что и ее ребенок тяготит, что она не любит с ним играть, заниматься, и вообще ей все это неинтересно.

Мы поняли, что мальчик остро переживал равнодушие матери и предпочитал вызывать пускай отрицательные, но сильные эмоции с ее стороны. Воровством он этого добивался. Мать впадала в состояние неистовства, кричала, плакала, проклинала Леньку и весь белый свет. А он… он почти блаженствовал. Мать же еще больше ужасалась, видя такую странную реакцию, и обзванивала валютные аптеки в поисках таблеток, прописанных психиатром.

Нельзя сказать, чтобы эта женщина ни в чем нас не слушалась. Нет, она начала уделять сыну больше внимания, даже пыталась неуклюже приласкать его (чего раньше не делала никогда!). Воровство стало случаться реже — раньше мальчик воровал чуть ли не каждый раз во время встреч с матерью или непосредственно накануне.

Но в одном мать была непреклонна: Ленька по–прежнему жил с бабушкой и дедушкой. К счастью, в дело вмешалась судьба. Придя на очередное занятие, Ленька с восторгом оповестил всех присутствующих, что теперь он живет с мамой.

— Мои родители его просто выгнали, — пояснила, оставшись с нами наедине, мать. — Он их до ручки довел… А папа недавно перенес инфаркт. Так что теперь мое сокровище со мной!

После этого мы видели Леню с интервалами в полгода и год. За все время он совершил кражу всего один раз: в летнем лагере, где ему очень не нравилось и куда мама за месяц ни разу не приехала. Кстати, его отчим оказался не таким ух страшным детоненавистником, а, напротив, принял самое деятельное участие в воспитании пасынка.

Случай Шуры по внешним обстоятельствам во многом напоминал случай Лени. Шура тоже жил с бабушкой и дедушкой, тоже воровал (как правило, у домашних), тоже доводил этим свою мать до исступления и тоже любил всякие демонстративные выходки. Казалось бы, все идентично. Но мотивы воровства были совсем другие. Попутно заметим, что по богатству и сложности мотивации воровство, быть может, стоит на первом месте среди поведенческих отклонений невротической природы. I

У Шуры, конечно, были непростые отношения с родителями. А у кого при раздельной жизни они простые? Кстати, обстоятельства вскоре изменились — родители получили квартиру и забрали мальчика к себе, но кражи продолжались. Главным, как показала работа с Шурой, тут было другое. Шура по своему невротически хрупкому складу характера принадлежал к категории «интеллигентных» детей, но, будучи мальчиком очень амбициозным и своевольным, жаждал каждую минуту привлекать к себе внимание. А в классе, где он учился, собрались, как нарочно, все дворовые хулиганы, поэтому престижной была «крутость», а вовсе не интерес к исторической литературе. Не обладая особой физической силой и храбростью, Шура не мог рассчитывать на победы в драках и надеялся купить уважение шпаны нехитрым ассортиментом коммерческих ларьков. Денег, которые ему давали на школьный завтрак, естественно, на это не хватало, и пришлось немного «позаимствовать» у родственников. Шура, правда, не рассчитывал, что аппетиты шпаны будут расти в геометрической прогрессии. Когда «крутяки» прогуляли за один день всю дедушкину получку и потребовали еще, он и сам был бы рад от них отвязаться, но уже не знал, как.

Переехав к родителям и поменяв школу, Шура, хоть и прекрасно представлял себе последствия своих «подвигов», тем не менее очень быстро воссоздал старую ситуацию. Причем в новом классе вовсе не было засилия шпаны, но он, как многие невротики, имел склонность к тревожным ожиданиям, и смоделированная им заранее стрессовая ситуация настолько завладела фантазией мальчика, что оказалась сильнее реальности. Ну, а на ловца и зверь бежит. Единственный хулиган, который был в классе, моментально прилип к новенькому, стал вымогать деньги, угрожать, избивать.

В работе с этим мальчиком предподросткового возраста (то есть случай был достаточно запущенным!) мы пошли сразу в нескольких направлениях. Во–первых, дали ему возможность самоутвердиться. Кроме того, что он был признан «великим артистом», мы просили его то рисовать декорации, то двигать мебель, то даже ремонтировать театральную ширму. И постоянно хвалили за ум и интеллигентность. Во–вторых, мы постарались снять невротические страхи перед хулиганами. В этюдах «хозяин–собака» вороватой и одновременно трусливой была его Жучка. Шура в роли собаки постоянно попадал в трагикомические ситуации, а в роли хозяина вынужден был ее и вызволять, и наказывать, и воспитывать.