Ирина Медведева - Разноцветные “белые вороны”

Вдобавок, мы впервые попробовали… элевировать страхи! Договорившись заранее с педагогом, который руководил детской студией компьютерной мультипликации, мы направили Шуру туда (он, конечно, был в восторге!) и разработали для него специальную программу. Суть ее сводилась к тому, что, сочиняя сценарии будущих компьютерных мультиков, Шура под руководством педагога должен был вплетать в сюжетную канву свои страхи, причем в юмористическом ключе. На экране все это оживало. Никаких реальных жизненных ситуаций в самодельных мультиках не было. И герои все были вымышленными. Реальными были только эмоции, которые испытывал Шура, превращая свои страхи в креативные (то есть творческие) элементы сюжета и тем самым давая им новую — более возвышенную! — реализацию.

И, наконец, мы помогли родителям перестроить свои отношения с Шурой. Дело в том, что такого тщеславного и своенравного мальчика взрослые слишком опекали. Получалось, что они невольно подчеркивали его физическую слабость, которую он и без того тяжело переживал. А Шура демонстративно кидался в другую крайность: требовал, чтобы ему разрешили жить летом одному на даче, мыть вместе с мальчишками машины, подрабатывать продажей газег. Нам удалось убедить маму и бабушку, чтобы они предоставили Шуре максимум допустимой в его возрасте самостоятельности и даже подыскали ему на лето какую–нибудь подработку (разумеется, под присмотром знакомых взрослых).

Усилия, как видите, были немалыми, но зато и не напрасными: отпала необходимость прятать деньги в домашние тайники.

А теперь — этюды. Может возникнуть вопрос: почему мы даем этюды на воровство? Ведь из всего написанного следует, что оно не является у невротиков патологической доминантой, истинные мотивы воровства вовсе не так примитивны. И все–таки мы считаем целесообразным прорабатывать этот момент в этюдах. И потому, что воровство чрезвычайно беспокоит родителей, и потому, что своевольным детям очень полезно научиться прогнозировать последствия своих поступков: своеволие обычно все перевешивает и в критические минуты как бы затуманивает их разум.

Но, давая подобные этюды, важно позаботиться о том, чтобы самолюбие ребенка не пострадало, чтобы он ни в коем случае не был опозорен перед другими детьми и перед взрослыми! Поэтому мы очень часто даже в этюдах «хозяин–собака» не говорим прямо о воровстве собаки, а делаем упор на безрассудные поступки, на их печальные и курьезные последствия. Итак…

Этюд 1. Собака, обидевшись на хозяина за то, что он ушел и оставил ее одну, устроила в доме ужасный беспорядок (побольше живописных деталей!). Что было, когда хозяин вернулся и увидел это безобразие?

Этюд 2. Собака требует, чтобы хозяин любил только ее, тогда как он любит еще и… (перечислить, кого, или назвать кого–то одного, к примеру — маму). Она во что бы то ни стало хочет добиться своего, но избирает не совсем обычный способ: залезает к хозяину в портфель (в стол), вынимает (придумать, что) и прячет. Проделка обнаруживается. Реакция хозяина? Завоевывает ли собака его любовь?

Этюд 3. Собаке хотелось приобщиться к взрослой жизни и она стащила (где, у кого) пачку сигарет. Уселась на лавку, закурила, туг зе упала в обморок, на «Скорой помощи» была доставлена в больницу. Когда хозяин, которому позвонили из больницы, пришел ее навестить и спросил, что случилось, собака наврала, что уличный хулиган прыснул ей в морду яд. Но тут в палату вошел врач и сказал, что собаку привезли с никотиновым отравлением. Раскрывается и кража, и ложь. Что происходит дальше?

Этюд 4. Собака завела новые знакомства среди дворовых псов и, решив произвести на них впечатление, пригласила целую свору домой, сделав вид, что она живет одна и является полноправной хозяйкой квартиры. Придумать как можно смешней, какое разорение и раскардаш учинили в доме четвероногие гости и как на это отреагировал внезапно вернувшийся хозяин.

Вообще, юмору мы придаем большое психотерапевтическое значение, но когда имеешь дело с «собаками» — воришками, это важно вдвойне!

Хочется рассказать о детях, попадавших к нам скорее случайно. Наш метод предназначен для тех, кого на профессиональном жаргоне принято называть по–граничниками. И они действительно находятся на грани дурного характера и болезни, патологии воспитания и патологии психики. А когда границы размыты, далеко не всегда бывает просто с первого взгляда поставить диагноз. Ну, а если уж специалисты ошибаются, то родителям это тем более простительно. Одна из самых распространенных ошибок — когда ребенка считают сверхзастенчивым, а на самом деле он аутичный.

Аутизм (от греческого слова autos — сам) - это патологическая отгороженность от мира, пребывание в некоей скорлупе. Такой ребенок как будто не замечает никого вокруг, не отвечает на вопросы, не смотрит в глаза, а если смотрит, то как бы сквозь. Когда пытаешься через эту скорлупу пробиться, например, активно привлечь аутиста к игре, он может реагировать слезами, криком, метаться, выбегать из комнаты. Причем реакции эти какие–то не совсем обычные. В них есть некая иноприродность, и поначалу даже трудно объяснить, в чем она заключена. Мы и сами долго не понимали — что, скажем, в испуге ребенка–аутиста такого странного, что странного в его мимике, смехе. Но постепенно, видя уже не одного и не двух таких детей, как нам кажется, догадались.

В поведении маленьких аутистов проглядывают атавистические реакции. Наверное, так бы вели себя первобытные люди, случайно очутившиеся в сегодняшней реальности. Правда, у тех, настоящих первобытных людей, была, что называется, прочная база, они сушествовали в некоем достаточно устойчивом космосе. Многочисленные страхи были включены в систему определенных верований и ритуалов, предполагавшую и множество отработанных защитных механизмов (вспомните, сколько разных охранительных суеверий у представителей диких племен, и поныне существующих на Земле). Чувство психической устойчивости давали им и всяческие трудовые навыки, имевшие в ту эпоху полновесную социальную значимость. Когда смотришь на монотонную бессюжетную игру аутичных детей, невольно представляешь себе первобытного человека, занимающегося однообразным физическим трудом: как он высекает огонь, или выдалбливает в камне отверстие, или перебирает зерно… Но там, в древней реальности, все это было оправдано, адекватно, а в современном историческом контексте выглядит очень странно, нелепо.

Ту же аналогию можно провести и относительно речи. Аутичные дети (осо–бенно, дошкольного возраста), часто го–ворят о себе в третьем лице («Юра не хочет», «Саша уйдет»), пользуются для выражения своих желаний неопределенной формой глагола («Пить!» — вместо «Я хочу пить»). И вообще их речь, с одной стороны, бедна и даже односложна, а с другой, — изобилует повторами, и эти повторы бывают ритмизированы. Такие речевые характеристики тоже подтверждают аналогию с первобытными людьми. Достаточно вспомнить диалоги Миклухи–Маклая с жителями Новой Гвинеи или описания более поздних исследователей.