Эрнст Кречмер - Строение тела и характер (главы из книги)

Сам Грабер отличался большими способностями, в школе был всегда первым учеником и обнаруживал значительное самомнение. Со студенческой скамьи обращали на себя внимание некоторые его странности. Он отправился как миссионер в тропики, где он из принципа ходил с непокрытой головой, без шляпы, на ярком солнце. Теперь он уже давно на континенте.

После смерти его первой, нежно любимой жены, около десяти лет тому назад, стало отмечаться все больше и больше недочетов в его практике и семейной жизни. Вскоре после этого он женился на грубой, необразованной женщине с сомнительным прошлым. Этот брак, представлявший цепь ужасных сцен, был расторгнут через год.

На войне, во время спокойных военных занятий, его неожиданно нашли перед обедом в кабинете, где он кастрировал себя случайно попавшимся ему ножом. Он сказал, что страдал от сильного сексуального инстинкта, что противоречило его моральным и религиозным чувствам.

Дети никогда не любили его. Они его постоянно боялись и скрывали от него все свои мысли; у них ничего общего не было с ним, он жил изолированно в своей семье. Он был удивительно спокоен, за обедом почти ничего не говорил. Было заметно, что он внутренне раздражается и волнуется, например, по поводу практики, но никогда не приходилось слышать от него ни одного слова по поводу того, что его угнетает. Если к этому присоединялся какой-нибудь пустяк, то он впадал в неистовую ярость, рычал, бил своих детей, пока все не валялось на полу. Его всегда видели мрачным, недружелюбным и подавленным. Никогда он не был весел. Недавно, в понедельник, пришел в гости сын его хозяйки; это было ему неприятно, но он ничего об этом не сказал до субботы, когда мальчик случайно позже обычного оставался в постели. В это утро неожиданно и без всякого объяснения разразилась бурная сцена. Когда вошла в комнату квартирная хозяйка, он крикнул ей: "В течение часа он должен оставить дом!" - Это он непрерывно повторял до тех пор, пока мальчик не убежал.

Он был удивительно непрактичен. Его велосипед каждый момент портился; для того, чтобы исправить его, ему нужно было бесконечно много времени. И его ограниченная практика отнимала у него время с утра до ночи, так как он без всякой надобности тратил слишком много времени.

Он был совершенно равнодушен к своей внешности: костюм был в небрежном виде, в беспорядке, руки грязные, к еде он был непритязателен.

Это была смесь педантизма и непостоянства. Никогда не знали, как ему угодить. Его бережливость граничила со скупостью. Его принципом было, чтобы маленькие дети много ели. Свою дочь, нервную и слабую, он принуждал к большие порциям. У нее часто бывала рвота, но она должна была тотчас же опять есть, ко

[149]

гда он появлялся. Каждый час днем и ночью он мог призывать детей к работе в доме и саду.

Его близкие знакомые пишут о нем следующее: "Уже очень рано он обнаруживал признаки крайней душевной возбудимости, легкую внушаемость и склонность к некоторым странностям: то удивительное равнодушие или полная апатия, даже при тяжелых положениях, например, при уменьшении практики и при нужде в деньгах, то неожиданные вспышки страстного возбуждения при незначительных неудачах или, когда он встречал противоречие".

Недавно он крестил двух своих еще некрещеных по баптистскому обряду детей. В это время он был очень торжественен, совершенно не такой, как обычно. Он всю неделю носил черный фрак, ночью не спал и бродил взад и вперед, как бы ожидая кого-то. Утром он читал Библию, но больше ничего не говорил. В воскресенье утром он приказал всем своим детям стать перед домом во фронт. "Кто будет отсутствовать, не войдет больше в мой дом". Дождь лил ручьем, но они должны были стоять без зонтика. Затем он скомандовал по-военному выступление и сам без шляпы и зонтика пошел впереди, в белых брюках, в церковь.

Через день, когда он гулял со своими двумя еще некрещеными детьми, начался дождь. Тогда у него возникла мысль: здесь достаточно воды для крещения. Тотчас же он заставил детей, сделав им необходимое наставление, отправиться с обнаженной головой и без зонтиков в ближайший большой город, где он их, промокших до костей, привел в еврейскую семью. Этим он считал крещение законченным.

Свое поведение он мотивировал библейским изречением, случайно пришедшим ему в голову: "Он не пощадил своего собственного сына". "Это - дети, которых я представил господу".

Последний поступок послужил поводом к помещению его в больницу. Здесь он был совершенно иным. Никаких следов раздражительности. Он производил впечатление довольного, добродушного, душевно спокойного человека. Речь и движения очень медленные, почти торжественные. Он гулял немного, занимался музыкой и курил трубку, развалившись в удобной позе на софе.

Такова личность Грабера по своим внешним проявлениям. Внутри у него жила и вероятно уже давно - совершенно фантастическая шизофреническая бредовая система религиозного характера, которую он составил в письменном виде, со строго проведенной схемой, со многими цифрами и символическими числами. Обычно он не говорил об этом. При тщательном анализе можно было констатировать в последние годы два психотических приступа продолжительностью в несколько недель, из которых первый наступил после кастрации, между тем как второй относится ко времени описанной церемонии крещения. Весьма вероятно, что он имел и другие приступы, но их нельзя было доказать.

Что можно сказать по поводу этой картины? Если мы у Эрнста Ката совершенно отнимем тонкое чувство, а, с другой стороны, прибавим еще немного тупости, то он не будет отличаться от доктора Грабера. Сдвиг психэстетической пропорции здесь больше коснулся анэстетического полюса. Вместе с этим вся личность более груба, и психический внешний фасад, который у Ката еще в известном обманчивом лоске сохранился, у Грабера сильно пострадал. Отсутствует утонченное художественное чувство, аристократические манеры, умение держать себя в обществе, заботливость о своей внешности. Первый признак небрежности во внешности, которую мы уже отметили у Ката, здесь явно выступает в неряшливости, нечистоплотности. И там мы видели наряду с остатками сентиментальности грозно выступающую ярость. Здесь, у Грабера, мы находим жестокий гнев и, вме

[150]

сто тонкой раздражительности, грубую форму внутренней гиперэстезии: угрюмую внутреннюю раздражительность, которая может вылиться в вспышки ярости, как у лиц с повреждением мозга. Очень типичен в нашем случае комплексный характер раздражительности. При полном отсутствии внешних столкновений отсутствует также и внутреннее расстройство настроения. И остается картина чистого спокойствия и тупости. Если настроение характеризуется тупостью наряду с гневливостью, то психический темп характеризуется своеобразной комбинацией педантизма и фанатической стойкости, с одной стороны, разорванностью, странными, порывистыми причудами, - с другой; здесь таким образом, сочетаются две типичных крайности шизоидного темперамента.