Абрахам Брилл - Лекции по психоаналитической психиатрии

Впоследствии это отразилось на приспособлении пациента к жизни. Он хорошо учился во всех учебных заведений, быстро усваивал предметы, но отличался крайней необщительностью. В приготовлении домашних заданий ему были свойственны ригидность и пунктуальность. Иногда просиживал до утра, чтобы полностью и с максимальной тщательностью выполнить домашнюю работу. Предполагалось, что юноша последует по стопам отца, но нежелание стрелять заставило его отказаться от этой мысли. Он принес отцу всяческие извинения за отказ от первоначального плана. Когда его приглашали поохотиться, он либо отказывался, либо, уединившись, стрелял в

воздух и затем отсутствие добычи объяснял невезением. Отец пациента умер незадолго до его поступления в колледж. Три года спустя началась Первая мировая война, и молодой человек оказался в затруднительном положении. Чувство патриотизма побуждало его отправиться на фронт, но решение не убивать оставалось столь же сильным. Посредством протекции он получил назначение адъютантом к генералу и тем самым избавился от необходимости применять оружие. После войны пациент наконец закончил колледж и начал изучать право.

Сексуальная жизнь пациента тоже не развивалась нормально. Будучи мальчиком, он слышал различные непристойные выражения от солдат и видел многие вещи, которые интриговали и разжигали воображение. В самом раннем возрасте пациент имел несколько гомосексуальных контактов со взрослыми, но утверждал, что секс никогда не играл большой роли в его жизни. За исключением обоюдной мастурбации в возрасте пяти-шести лет, он никогда не мастурбировал. Под влиянием материнского воспитания пациент подавил чувственность, стал ригидным и фанатичным. Он вырос красивым парнем с ясными чертами лица, но крайне робким и сдержанным. Девушки привлекали его, однако любовных отношений никогда не возникало. Поиск объекта проявлялся очень слабо. Он сделал несколько бесплодных попыток общаться с женщинами и пришел к выводу о своей абсолютной неприспособленности к противоположному полу.

По словам пациента, первая фобия у него возникла приблизительно в семнадцатилетнем возрасте. Однажды утром, собираясь надеть вновь постиранную рубашку, он вынул булавки и выкинул их в окно. Внизу, на улице, играли дети, и ему пришла в голову мысль, что ребенок может поднять булавку, проглотить ее и умереть. Это и была первая фобия. Обследование, однако, показало, что с раннего детства пациент отличался приверженностью к строгим правилам и распорядку, которых требовал отец и царившая армейская атмосфера. Любое нарушение распорядка вызывало у него угрызение совести, даже если никто об этом не знал. Не вдаваясь в детали, отметим склонность пациента к навязчивостям с раннего возраста, т. е. в возрасте семи-восьми лет у него уже полностью развился компульсивный невроз. Манеры — есть, пить, отправлять кишечник — постепенно усложнялись, потому что обрастали разного рода защитными реакциями и ритуалами. Легко распознавалось прямое происхождение симптомов от первичных эго-организаций — оральной и в особенности анально-садистической стадий психосексуального развития.

В отсутствие матери, как уже указывалось, развитие «эдипова комплекса относительно затормозилось. Более того, реактивное образование, препятствующее инфантильной агрессивности, т. е. плотина симпатии, которая формируется обычно в четырехлетнем возрасте, в данном случае в это время не установилась. Наоборот, инфантильная агрессивность поощрялась, не предпринималось попыток содействовать ее вытеснению и частичной сублимации. Другими словами, наиболее инфантильные частные влечения, или компоненты сексуальности, не претерпели эволюции, происходящей у нормального ребенка. Большинство из них осталось на инфантильном уровне. Агрессивность с возрастом понемногу нарастала, и при таком ходе событий пациент мог бы вырасти истинным садистом. Но воспоминания с пятилетнего возраста о матери и предпринятые ею в пубертатном периоде воспитательные меры воспрепятствовали патологическому развитию. Но, несмотря на то что мать предотвратила достижение пациентом сексуальной цели посредством агрессии и таким образом не позволила ему стать первертом, ее влияние не смогло перекрыть аномального пути развития. Воздействие оказалось недостаточным, чтобы аннулировать уже существующую

фиксацию и приостановить приток к ней либидо в стадии полового созревания. Мать смогла только усилить суперэго, или сознание поэтому пациент стал невротиком, а не откровенным садистом. Невротические симптомы представляли негативную форму действий, которые пациент совершал бы открыто в качестве перверта. Он всегда боролся со страхами, что может убить или причинить боль.

Именно такие случаи Фрейд имел в виду, когда говорил о неврозе как негативе перверсии. При воспитании в более культурном окружении пациент мог сформироваться в очень сенситивную личность, но, по всей видимости, остался бы нормальным. В итоге, он был вынужден проявлять анально-садистическую акцентуацию в контролируемой форме. Плотина, установившаяся против агрессии, беспрепятственно развивавшейся до пубертатного возраста, не могла быть столь прочной, как если бы она образовалась на четвертом или пятом году жизни. Конечно, в таких случаях мы всегда должны предполагать некоторую конституциональную предрасположенность, и этот случай не представляет исключения. Пациент всегда отличался сенситивностью и имел отягощенную наследственность: его мать умерла в психиатрической больнице, сестра страдала неврозом (возможно, шизофренией). Другими словами, вследствие врожденной конституции и судьбы пациент вступил во взрослую жизнь с фрагментом инфантильной сексуальности, которую оказался не способен преодолеть. Невроз манифестировал, когда он в некоторой степени достиг генитальности и возникла потребность в поиске любовного объекта, так и оставшаяся неудовлетворенной.

В повседневной жизни, если вы встречаете кого-нибудь, чьи реакции крайне преувеличены, будь то скромность или симпатия, всегда следует заподозрить противоположные тенденции в бессознательном. Вы вправе думать, что такой человек имеет преувеличенное чувство жалости, чтобы подавить равносильную затаенную жестокость, которая в иных условиях получит явное выражение. Мне приходит на ум женщина, занимавшаяся активной общественной деятельностью по защите животных. Она была замужем, имела детей, но занималась общественной работой во всяком случае не менее активно, чем домашними делами. В то время в качестве уличного транспорта все еще использовались лошади. Эта женщина добиралась на пароме и тщательно осматривала всех лошадей. Если она обнаруживала слишком затянутую упряжь или ссадины, то немедленно сообщала о найденных нарушениях и следила за их устранением. Часто ей необходимо было убедиться, что извозчик наказан. Особенно она усердствовала в зимнее время, когда увеличивалась вероятность падения лошадей, так как их не подковывали должным образом.