Абрахам Брилл - Лекции по психоаналитической психиатрии

При поверхностном рассмотрении это очень похвальное занятие. Защитница животных, несомненно, достигла хороших результатов. Однако при обследовании вырисовывалась иная картина. Я выяснил, что эта женщина всегда патологически любила животных. Будучи совсем юной девочкой, она была крайне привязана к своей собаке. В то же время проявляла к любимому животному явный садизм. Била собаку настолько сильно, что в ряде случаев родители отнимали у девочки животное. Она становилась ужасно возбужденной и эмоциональной: плакала и умоляла вернуть собаку, пока не получала любимицу обратно. Поведение девочки свидетельствовало о выраженной амбивалентности по отношению к собаке — любви и одновременно ненависти. Другими словами, зоофилия имела бессознательный фон, как всегда бывает при утрированном поведении, что, кстати, не вредило хорошей работе.

Бывают случаи, в которых бессознательная агрессия не трансформируется ни в компульсивный невроз (как у пациента с иглофобией), ни в черту характера, когда

вытеснение поддерживается сильной сублимацией (как у любительницы лошадей). Следующий случай представляет собой нечто среднее между двумя предыдущими. О, одинокий мужчина тридцати девяти лет, пришел ко мне, потому что чувствовал нервозность и испытывал затруднение в общении с людьми. Он жил на ферме, но имел постоянный доход и переехал за город исключительно по совету семейного врача, считающего, что «общение с природой» принесет ему пользу. Через короткое время соседи обнаружили крайнюю любовь к животным. Он подбирал больных и бродячих собак и кошек, чтобы излечить их. Соседские мальчишки вскоре воспользовались возможностью получать вознаграждение, если им удавалось принести искалеченное животное, часто подозревал ребят в преднамеренном изуверстве с целью заработка, но не был способен отказаться от принесенного животного. Он сделал одно проволочное ограждение для собак, другое для кошек. Ухаживал за животными и нередко приглашал ветеринара. Его любовь к животным получила широкую известность, и однажды мужчина привел ослепшего пони и сказал: «Если вы не купите пони, я застрелю его». О немедленно заплатил за животное. Офтальмолог осмотрел пони и диагностировал катаракту на обоих глазах. Была произведена операция по удалению катаракты, но послеоперационное поведение пони не оправдало предполагаемых результатов.

Я мог бы перечислить многие другие поступки подобного рода, но перечисленных фактов достаточно для понимания человеческих особенностей О. Перед обращением ко мне он уже четыре года жил на ферме в обществе пожилой горничной. Рассказывать о нем можно долго и интересно, но за недостатком времени представлю короткое резюме. О. имел явно отягощенную наследственность. Его отец страдал хроническим алкоголизмом, у матери, умершей от туберкулеза в сорок четыре года, в легкой форме проявлялись невротические отклонения. Старшая сестра умерла в детском возрасте, и О. остался единственным ребенком в семье. Отец грубо обращался с женой и сыном, часто издевался над сторожевой собакой. Когда умерла мать, мальчику исполнилось только семь лет, и с тех пор он подвергался очень грубому воспитанию. Еще при жизни матери у него возникли различные страхи, особенно страх собак, которые продолжались до двадцатипятилетнего возраста. Когда О. поступил в колледж, одноклассники узнали о его слабости и вскоре начали издеваться. Они доставали какую-нибудь собаку, чаще всего бульдога, и запускали к нему в комнату, предварительно заперев дверь снаружи. Ужасное испытание длилось многие часы. Постепенно этот страх исчез и претерпел трансформацию в преувеличенную любовь к собакам, а также к другим животным.

Клинически О. представлял шизоаффективный тип личности с умеренными эмоциональными колебаниями и специфическими чертами характера. Он был высококультурным человеком, но очень склонным к мазохизму. Во время каждого сеанса у него на глазах выступали слезы при пустяковых ассоциациях. После пяти-шести месяцев общения со мной он рассказал следующую историю, воспроизведение которой вызвало у него большие трудности: «Доктор, стыдно говорить об этом, но у меня имеется отвратительная привычка и я ничего не могу поделать. Вы знаете, как я люблю животных, и особенно пони. Однако в течение ряда лет, выезжая верхом, я иногда бывал одержим желанием избивать моего пони. С большим усилием мне порой удается контролировать себя, но в некоторых случаях я срываюсь». О. рассказал, что в таких случаях бьет лошадь до онемения руки. Затем он испытывает слабость и сильное угрызение совести. Чувство любви к лошади переполняет его, он ласкает животное и дает ему сахар, ведет обратно на ферму, проходя пешком расстояние

259в пять-шесть миль. После избиения лошади он не способен к верховой езде.

Эти приступы нерегулярно проявлялись многие годы. В нашу задачу не входит всеобъемлющий анализ случая. Короче говоря, лошадь идентифицировалась с отцом и материнской собакой, которую отец часто избивал в состоянии опьянения. Избиение пони воспроизводило определенные эпизоды из прошлого О, когда он злился на отца и хотел его убить. Иногда приступ был направлен против матери. Приступ у О. обычно наступал после депрессивного состояния с мыслями о самоубийстве. Переполнение агрессией и отсутствие либидной реализации приводило к выходу деструктивных тенденций наружу, они перемещались на животное как на замену родителей. В отличие от двух других случаев, в которых вытесненная агрессия нашла выражение в качестве негатива перверсии (компульсивный невроз) и в черте характера (утрированная благотворительность к животным), в данном случае преувеличенная любовь к животным (мазохизм) сочеталась с проявлением несостоятельности вытеснения, выражавшемся в приступах садизма. Если вы обратитесь к схеме психосексуального развития, то симптомы укажут, где имеется задержка. Нарушение всегда отражает фиксацию на какой-либо прегенитальной фазе развития и неизменно указывает на неудачу вытеснения или слабость реактивного образования против некоторых частных влечений, представляющих собой компоненты сексуального инстинкта.

Так; я вспоминаю пациента, обратившегося ко мне с нарушением зрения. Этот человек в течение ряда лет сильно страдал из-за невозможности подобрать соответствующие очки. Прислал пациента ко мне доктор D., один из ведущих офтальмологов, многие годы пытавшийся оказать ему помощь. Наконец, Р. пришел к выводу о невротической природе заболевания. Пациент обычно короткое время носил новые очки, затем обнаруживал, что они не лучше предыдущих. Он жаловался на боль в глазах и смазанность предметов, заявлял о неспособности что-либо видеть.