Гари Маркус - Несовершенный человек. Случайность эволюции мозга и ее последствия.

На самом деле истинная ясность суждений посредством логики, вероятно, вообще не была результатом эволюции. Если людям удается быть рациональными с точки зрения формальной логики, то это не потому, что мы устроены таким образом, а потому, что мы умны достаточно, чтобы усвоить правила логики (и признать их обоснованность, если их объяснили). В то время как все нормальные люди овладевают языком, способность использовать формальную логику для того, чтобы иметь и обдумывать свои представления, вероятно, обязана скорее культуре, чем эволюции, т. е. становится возможной благодаря эволюции, но не гарантируется ею. Формальные умозаключения, если считать, что они существуют, похоже, представлены преимущественно в культурах с развитой письменностью, их трудно обнаружить в культурах, где таковой нет. Русский психолог Александр Луриа, например, в конце 1930-х годов отправился в горы Центральной Азии, где предлагал местным жителям такой силлогизм: «В одном сибирском городе все медведи белые. Ваш сосед поехал в тот город и увидел медведя. Какого цвета был медведь, которого он увидел?» Его респонденты никак не могли понять это, их типичный ответ был: «Откуда я знаю? Почему профессор не спросит соседа сам?» Дальнейшие исследования в более поздние годы подтвердили этот пример; представители народностей, не знающих письменности, обычно на подобных опросах отвечают, опираясь на факты, которые им известны, и явно не способны увидеть абстрактные логические отношения, интересующие экспериментатора.

Это не означает, что представители таких общностей не способны освоить формальную логику – по крайней мере дети обычно могут, – но это показывает, что овладение абстрактной логикой не происходит само собой, как овладение языком. В свою очередь это означает, что формальные инструменты рассуждений относительно представлений осваиваются в той мере, в какой они эволюционируют, а не входят в стандартное оборудование (как полагают защитники идеи, что человечество изначально рационально).

Если мы считаем что-то верным (по той или иной причине), мы часто придумываем новые доводы, чтобы верить в это. Возьмем, например, исследование, которое я проводил несколько лет назад. Половина испытуемых читала материалы исследования, показывающего, что успешная борьба с пожаром соотносится с высоким показателем способности идти на риск. Другая половина испытуемых читала противоположное: в исследовании утверждалось, что успехи в тушении пожаров демонстрируют люди с негативной корреляцией по показателю способности идти на риск, то есть рискованные люди хуже боролись с огнем. После этого каждую группу делили еще раз. Часть подгруппы просили изложить в письменной форме причины, по которым в прочитанном ими исследовании получились такие результаты; других просто занимали рядом сложных геометрических головоломок наподобие тех, какие бывают в тестах на умственное развитие.

Потом, как это часто практикуют социальные психологи, я перевернул все с головы на ноги: «Исследование, которое вы читали в первой части эксперимента, было фальшивкой. Исследователи, якобы изучавшие тушение пожаров, на самом деле переиначили данные! Я хочу знать одно: что вы думаете на самом деле – действительно ли тушение пожаров связано со склонностью к риску?»

Даже после того, как я сказал людям, что первоначальное исследование было полной ерундой, люди из тех подгрупп, где была возможность порассуждать (и дать свои объяснения), продолжали верить в то, что прочли раньше. Короче говоря, если вы дадите кому-то некоторый шанс описать причины верить во что-то, они примут на веру то, что вы им предложите, даже если их первоначальные свидетельства будут полностью опровергнуты. Рациональный человек, если он существует, будет верить в правду, неизменно двигаясь от правильной посылки к правильному выводу. Иррациональный человек, кустарный продукт эволюции, каковым он и является, обычно двигается в противоположном направлении, начиная с вывода, а затем уже выискивая причины верить в него.

С моей точки зрения, убеждения складываются из трех фундаментальных компонентов: способности запоминать (представления бесполезны, если они приходят и уходят, не задерживаясь в голове), способности делать умозаключения (выводить новые факты из старых, как это только что было показано) и способности – как это ни странно – воспринимать .

Внешне восприятие и убеждения могут казаться не связанными друг с другом. Восприятие касается того, что мы видим, слышим, ощущаем на вкус, обоняем, чувствуем, тогда как убеждения – это то, о чем мы знаем – или полагаем, что знаем. Но с точки зрения эволюционной истории эти два понятия не такие разные, как это может показаться. Самый очевидный путь к убеждениям – это видеть что-то. Когда Ари, золотистый ретривер моей жены, машет хвостом, я верю, что он счастлив. Почта отправляется в щель почтового ящика, и я верю, что корреспонденция будет доставлена. Или как это сформулировал Чико Маркс: «Кому вы поверите, мне или собственным глазам?»

Беда, когда мы начинаем верить в то, чего не можем увидеть. И в современном мире очень многое, во что мы верим, нельзя просто увидеть. Наши возможности получать новые представления опосредованно – от друзей, учителей, из средств массовой информации, а не из личного опыта – позволяют людям создавать культуру и технологии невероятной сложности. Мой клыкастый друг Ари познает то, что он познает, преимущественно методом проб и ошибок. Я узнаю то, что узнаю, преимущественно из книг, журналов и Интернета. Я могу выразить некоторый скептицизм по поводу того, что читаю. (Правда ли, что журналист Сеймур Херш располагает серьезными анонимными источниками? Действительно ли кинообозреватель Энтони Лэйн видел фильм «Клерки II»?) Но обычно, к добру или не к добру, я склонен верить в то, что читаю, и узнаю многое именно из СМИ. Ари (тоже к добру или не к добру) знает только то, что видит, слышит, чувствует, пробует на вкус, нюхает.

В начале 1990-х психолог Даниэль Гилберт, теперь уже хорошо известный своими работами о счастье, проверял теорию, которая восходит к философу XVII века Баруху де Спинозе. Идея Спинозы состояла в том, что «вся информация [изначально] принимается в процессе ее осмысления и… ложная информация… отвергается [только позже]». В качестве проверки гипотезы Спинозы Гилберт представил испытуемым правдивые и ложные высказывания – временами прерывая и отвлекая их (для того, чтобы нажать кнопку). Как и предвидел Спиноза, перерывы повышали шанс, что испытуемые поверят в ложное утверждение [20] Обратное не было справедливо; прерывание людей в момент рассмотрения верного утверждения не увеличивало неверия, в частности, потому, что люди изначально считают то, что они слышат, правдой, независимо от того, возникает ли в конечном итоге возможность тщательно оценить это. ; другие исследования показали, что люди с большей вероятностью принимают ложь, если их отвлекают или дают им меньше времени. При прочих равных условиях мы автоматически верим в идеи, с которыми сталкиваемся.