Ролло Мэй - Смысл тревоги

Современный индивидуализм, хотя и основывается на вере в силу свободной личности, в экономической жизни привел к тому, что все больше людей вынуждены работать, используя чужую собственность (капитал), принадлежащую немногочисленным владельцам. Не удивительно, что подобная ситуация порождает чувство неуверенности — не только потому, что человек имеет ограниченный контроль над достижением успеха, но и потому, что сам работник во многом лишен возможности выбирать себе работу. Тоуни пишет: «Потребность чувствовать себя защищенным — это одна из фундаментальных потребностей человека, и можно предъявить нашей цивилизации серьезное обвинение в том, что большинство людей не чувствуют себя в безопасности» [365]. Таким образом, современная экономика, особенно на стадии монополистического капитализма, противоречит свободе личного усилия, то есть той основе, на которой стоят индустриализм и капитализм.

Но, как указывает Тоуни, концепция индивидуализма настолько глубоко проникла в нашу культуру, что множество людей держатся за нее, несмотря на то, что она противоречит реальности. Когда люди, принадлежащие к среднему классу, чувствуют тревогу, они удваивают свои усилия, чтобы обрести безопасность на основе культурных представлений об индивидуальном праве (праве собственности), то есть занимаются накоплением, вкладывают деньги, получают ренту и так далее. Тревога в этом классе общества нередко заставляет людей еще сильнее поддерживать индивидуализм, который отчасти является причиной их чувства незащищенности [366]. «Жажда обрести безопасность настолько сильна, что именно те люди, которые больше всех страдают от злоупотребления собственностью [и от представлений о праве собственности, основанных на индивидуализме], терпят эти злоупотребления и даже их защищают. Они как бы боятся, что скальпель, отсекающий мертвые ткани, может задеть живые» [367].

Еще одно ценное наблюдение Тоуни касается революций: он говорит, что революции, с помощью которых люди стремились улучшить положение среднего и низшего классов общества (как было, например, в восемнадцатом веке), основывались все на тех же представлениях, которые разделяли и правящие классы, то есть на неприкосновенности индивидуальных прав, в частности права на собственность. Эти революции расширили социальную группу людей, обладающих такими правами. Но, по мнению Тоуни, революции основывались на той же ложной предпосылке о том, что индивидуальная свобода увеличивать свое богатство и влияние стоит выше всех других социальных функций. Это замечание очень важно, оно понадобится нам ниже, когда мы попытаемся ответить на вопрос: есть ли какая-то существенная разница между революциями и социальными изменениями, произошедшими на протяжении новой истории, и теми революциями и переворотами, которые происходят в настоящее время?

Как считает Тоуни, в индивидуализме, который лежит в основе экономического развития с эпохи Ренессанса, утрачена одна очень важная вещь: в нем потеряно представление о социальном смысле труда и собственности . Такой индивидуализм «не может объединять людей, поскольку обычно людей объединяет обязанность служить общим целям. Но индивидуализм отвергает эту обязанность, поскольку по своей сущности он опирается на право, не зависящее от служения другим» [368]. Это согласуется с гипотезой настоящей книги о том, что индивидуализм, носящий характер соревнования, мешает человеку чувствовать связь с другими людьми, а недостаток межличностных связей играет важнейшую роль в возникновении тревоги современного человека .

Но до девятнадцатого-двадцатого века противоречия индустриального экономического развития удавалось сдерживать и контролировать. Тоуни приводит несколько объяснений этому факту. Во-первых, раньше казалось, что индустриализм может расти безгранично. Во-вторых, эффективную работу экономической системы поддерживали голод и страх работников. Но когда стало ясно, что капитализм на монополистической фазе противоречит своим собственным основам — свободе личности, — а с появлением в девятнадцатом-двадцатом веке профсоюзов уменьшился страх и голод работников, противоречия экономической системы, основанной на индивидуализме, вышли наружу.

Теперь обратимся к двум авторам, писавшим о психологическом и культурологическом смысле этих изменений: я говорю об Эрихе Фромме и Эбрахаме Кардинере. Фромм прежде всего обращает внимание на психологическое одиночество современного человека, которое сопутствует свободе личности, появившейся в эпоху Возрождения [369]. Особенно убедительно он пишет о взаимосвязи такого одиночества с изменением экономики общества. Фромм показывает, что «некоторые факторы современной индустриальной системы, особенно на монополистической стадии ее развития, порождают человека, которому свойственно ощущение бессилия и одиночества, тревога и неуверенность» [370]. Очевидно, что ощущение одиночества — двоюродный брат тревоги. Если говорить точнее, чувство одиночества, когда оно превышает какой-то пороговый уровень, неизбежно порождает тревогу. Поскольку люди развиваются в социальной среде, проблема, которую исследует Фромм, состоит в следующем: как человек, обретший свободу, устанавливает (или не может установить) связь с другими людьми? Подобным образом Кьеркегор, размышляя в девятнадцатом веке над проблемой тревоги, опирался на такие понятия, как индивидуальность, свобода и одиночество.

Прежде всего, необходимо обратить внимание на представление Фромма о диалектической природе свободы. У свободы всегда есть два аспекта: негативный аспект, то есть свобода от ограничений и авторитетов, но также и позитивный, который выражается вопросом: будет ли человек использовать эту свободу для установления новых взаимоотношений? Чисто негативная свобода ведет к изоляции человека от окружающих.

Диалектическая природа свободы проявляется и в развитии каждого ребенка, и в филогенезе структуры характера данной культуры, например, в развитии характерных особенностей современного западного человека с эпохи Возрождения. В начале жизни ребенок привязан к своим родителям «первичными связями». В процессе своего роста он становится свободнее, преодолевая зависимость от родителей, — этот процесс называется индивидуацией. Но индивидуация несет в себе угрозу, потенциальную или актуальную: первоначальное единство нарушается, ребенок постепенно разрывает первичные связи и начинает понимать, что он — отдельное существо, что он одинок.

«Отделение от мира, который по сравнению с индивидуальным существованием кажется гораздо более сильным и могущественным, а иногда — пугающим и опасным, вызывает чувство беспомощности и тревоги. Пока человек был составной частью этого мира, пока он не действовал самостоятельно и не осознавал своих возможностей и обязанностей, у него не было причин бояться» [371].