Р Лэнг - Расколотое Я

Однако подобная ненависть проявляется еще одним образом, который вполне совместим с душевным здоровьем. У ложного "я" существует склонность предполагать все больше и больше характеристик личности или личностей, на которых основывается его угодливость. Подобное предположение относительно черт характера другой личности может стать ответственно за почти полное олицетворение другого. Ненависть к олицетворению становится очевидна, когда олицетворение начинает превращаться в карикатуру.

Олицетворение другого ложным "я" не совсем то же самое, что и его угождение воле другого, поскольку оно может быть прямо противоположно воле другого. Олицетворение может быть обдуманным, как в случае ролей, разыгранных Дэвидом. Но, что было и в случае Дэвида, олицетворение может быть вынужденным. Индивидуум может не осознавать той степени, до которой его действия являются олицетворением кого-то другого. Олицетворение может взять относительно постоянную и непрерывную природу, а может быть временным. В конце концов, разыгрываемая личность может взять больше от образа фантазии, чем от действительного человека, точно так же, как угождение может быть угождением образу фантазии гораздо больше, чем реальному человеку.

Олицетворение является формой отождествления, при которой часть индивидуума предполагает свою тождественность личности, которой он не является. При олицетворении не обязательно подразумевается весь исполнитель роли. Обычно это неполное отождествление, ограниченное восприятием характерных черт поведения другой личности:

жестов, манер, выразительных средств -в основном, облика и поступков. Олицетворение может быть одним из компонентов в гораздо более полном отождествлении с другим, но одной из его функций, по-видимому, является предотвращение более широкого отождествления с другим (откуда и проистекает более полная потеря собственной индивидуальности).

Если сослаться опять на Дэвида, то его поступки с начала жизни были почти полными угождением и приспособлением к действительным желаниям и ожиданиям родителей, то есть он был совершенный, образцовый ребенок,;

никогда не создававший неприятностей. Я стал считать подобное описание ранних истоков поведения особо зловещим, когда родители не ощущают в нем ничего неладного, а, наоборот, рассказывают об этом с очевидной гордостью.

Вслед за смертью матери, когда ему было десять лет, он начал выказывать обширное отождествление с ней: он одевался перед зеркалом в ее платья и поддерживал в доме отца такой же порядок, как и она, вплоть до штопанья его носков, вязания, шитья, вышивания, подбора штор и обивки для стульев. Хотя это совершенно очевидно для стороннего наблюдателя, ни пациенту, ни его отцу не было ясно, до какой степени он стал своей матерью. К тому же понятно, что, поступая так, юноша угождал воле отца, которая никогда не выражалась прямо и о существовании которой отцу было совершенно неизвестно. Ложное "я" этого школьника стало уже очень сложной системой, когда ему исполнилось четырнадцать лет. Ему было неизвестно о степени отождествления с матерью, но было известно о вынужденной склонности действовать по-женски и затруднениях при стряхивании с себя роли леди Макбет.

Дня сохранения себя от впадения в ту или иную женскую персону он стал обдуманно взращивать другие. Хотя он очень старался выдержать олицетворение нормального школьника, которого бы любили люди (что является простым идеалом угождающего ложного "я"), его ложное "я" теперь было целой системой персон; некоторых "возможных" с общественной точки зрения, других нет, одних вынужденных, других обдуманно разработанных. Но сверх всего этого для олицетворения характера устойчивая тенденция вызывать затруднения при его выдерживании без вторжения некоего тревожащего элемента.

В общем, в изначальный образ полной нормальности и приспособленности вкрадывается определенная странность, определенная вынужденная чрезмерность в неожиданных направлениях, что превращает его в карикатуру и вызывает у других определенное беспокойство и неловкость, даже

ненависть.

Например, в каких-то отношениях Джеймс "пошел в" отца. Тот имел обыкновение спрашивать у людей за столом, достаточно ли им положили, и заставлять их брать еще, даже когда они ясно говорили, что им достаточно. Джеймс в этом отношении "пошел в" отца: он всегда вежливо спрашивал об этом у гостей за столом. Сперва это казалось не более чем великодушной заботой о других. Но его допросы затем стали назойливы и вышли за все допустимые рамки, так что он всем надоедал и вызывал всеобщее смущение. Здесь он принял на себя то, что, по его ощущениям, было агрессивным подтекстом действий отца, проявлял этот подтекст, преувеличив его при своем переложении, ко всеобщему раздражению и насмешкам. В сущности, он вызывал у других чувства, которые испытывал к своему отцу, но был не способен высказать их прямо ему в лицо. Вместо этого он создал то, что было равнозначно сатирическому комментарию своего отца, посредством вынужденной карикатуры на него.

У большей части эксцентричности и странности шизоидного поведения именно такая основа. Индивидуум начинает с рабского приспособленчества и угодливости, а заканчивает посредством этого же самого приспособленчества и угодливости, выражая собственную негативную волю и

ненависть.

Угождение воле других у системы ложного "я" достигает своей крайней степени при автоматическом повиновении, эхопраксии, эхолалии и flexibilitas cerea кататоника. Здесь повиновение, подражание и копирование доводятся до такой чрезмерности, что демонстрируемая гротескная пародия становится скрытым обвинением, выдвигаемым манипулирующему врачу. Гебефреник часто высмеивает и передразнивает людей, которых он ненавидит и боится, так как предпочитает такой единственно доступный способ нападения на них. Это может стать одной из тайных шуток пациента.

Наиболее ненавистные стороны личности, являющейся объектом отождествления, выдвигаются вперед, подверженные насмешке, презрению или ненависти посредством олицетворения. Отождествление Дэвида с матерью превратилось в вынужденное олицетворение порочной королевы.

Внутреннее, тайное "я" ненавидит характерные черты ложного "я". Оно также боится их, поскольку принятие чуждой индивидуальности всегда переживается как угроза своей собственной. Оно боится поглощения расширенным отождествлением. В какой-то степени система ложного "я", по-видимому, действует аналогично ретикулоэндотелиальной системе, огораживающей и обволакивающей вторгающиеся опасные инородные вещества и, таким образом, не дающей этим чуждым захватчикам распространяться по телу. Но если подобное является защитной функцией, она должна оцениваться как неудачная. Внутреннее "я" не более истинно, чем внешнее. Внутреннее, тайное "я" Дэвида превратилось в контролирующее и манипулирующее средство, которое использовало ложное "я" во многом как куклу, которой он, по своим ощущениям, являлся для матери. То есть тень матери легла как на его внутреннее "я", так и на внешнее.