Р Лэнг - Расколотое Я

Большая часть шизофрении -просто бессмыслица, отвлекающие маневры, продолжительное торможение процесса, чтобы сбить опасных людей со следа, чтобы вызвать у других скуку и ощущение тщетности. Шизофреник часто делает дурака из самого себя и из врача. Он играет в сумасшедшего, чтобы любой ценой избежать возможной ответственности хотя бы за одну понятную мысль или намерение.

Джоан приводит другие примеры:

"Пациенты смеются и встают в позу, когда видят врача насквозь; он говорит, что поможет, но на самом деле не способен это сделать. Девушка встает в позу соблазнительницы, но это к тому же попытка отвлечь врача от всех функций ее таза. Пациенты стремятся сбить с толку и отвлечь его. Они стараются угодить врачу, но к тому же смутить его, чтобы он не смог вникнуть во что-нибудь существенное. Когда обнаруживаешь людей, которые действительно помогут, их не нужно отвлекать. Можно вести себя совершенно нормально: Я могу ощутить, правда ли врач не только хочет помочь, но к тому же и способен это сделать".

Это дает потрясающее подтверждение заявлению Юнга, что шизофреник перестает быть шизофреником, когда встречает кого-то, кто, по его ощущениям, его понимает. Когда это происходит, большая часть причуд, которые принимаются за "признаки "болезни"", просто испаряется.

"Встреча с вами вызвала у меня такое же чувство, как у путешественника, заблудившегося в краю, где никто не говорит на его языке. Хуже же всего то, что путешественник даже не знает, куда ему идти. Он чувствует себя полностью потерянным, беспомощным и одиноким. Потом вдруг он встречает чужестранца, говорящего по-английски. Даже если чужестранец не знает, куда ему идти, гораздо лучше ощущать, что способен разделять эту проблему с кем-то, дать ему понять, насколько тебе скверно. Если ты не одинок, ты больше не чувствуешь себя беспомощным. Каким-то образом это придает тебе жизненные силы и желание снова бороться.

Сумасшествие напоминает один из тех кошмаров, где пытаешься позвать на помощь, а изо рта не исходит ни звука. Или, если можешь позвать, никто не слышит или не понимает. Нельзя избавиться от этого кошмара, если кто-то не услышит тебя и не поможет тебе проснуться".

Главным средством объединения пациента, позволяющим осколкам сойтись и состыковаться, является любовь врача -любовь, признающая полное бытие пациента и принимающая его без всяких оговорок.

Однако это лишь порог, а не цель взаимоотношений с врачом. Пациент остается психотиком в смысле устойчивых расщеплений в его бытии, даже если наиболее навязчивые внешние "признаки" не столь очевидны.

Мы отмечали, что "я" потеряло контакт с реальностью и не может ощущать себя реальным или живым.

Джоан дает примеры некоторых способов, которыми шизофреник пытается вызвать заверения в том, что он реален, из осознания своей видимости, а следовательно, на худой конец - своего существования. Шизофреник не может поддержать это убеждение из внутренних источников.

"Пациенты брыкаются, вопят и дерутся, когда они не уверены, что врач их видит. Самое ужасающее чувство - осознавать, что врач не может видеть реального тебя, не может попять твоих чувств и что он просто прет напролом со своими собственными идеями. Я начала ощущать, что я невидима или, возможно, вообще не существую. Мне пришлось заорать, чтобы понять, реагирует ли врач на меня или только на свои собственные идеи".

На протяжении всего своего отчета эта пациентка постоянно противопоставляет свое реальное "я" и угодливое "я", которое было ложным. Раскол между ее реальным "я" и ее телом ярко выражен в следующем отрывке:

"Если бы вы действительно меня трахнули, это все бы поломало. Это убедило бы меня, что вас интересует только получение наслаждения с моим животным телом и что вас в действительности не волнует та часть, которая является личностью. Это означало бы, что вы воспользовались мной как женщиной, тогда как в действительности я ею не являюсь, и необходима огромнейшая помощь, чтоб до нее дорасти. Это означало бы, что вы можете лишь видеть мое тело и не можете видеть реальную меня, которая все еще остается маленькой девочкой. Реальная я забралась бы на крышу и наблюдала бы, как вы что-то делаете с моим телом. Вы стали бы казаться удовлетворенными, позволив реальной мне умереть. Когда вы кормите девушку, вы заставляете ее почувствовать, что нужны как ее тело, так и ее "я". Это помогает ей соединиться вместе. Когда вы ее трахаете, она может ощущать, что ее тело отделено и мертво. Люди могут трахать мертвые тела, но они никогда их не кормят".

Ее реальное "я" должно было стать отправной точкой для развития подлинного целостного статуса. Однако этого реального "я" не так легко было достигнуть из-за опасностей, угрожающих ему:

"Беседы со мной были единственным временем, когда я безопасно чувствовала себя самой собой, чтобы выговорить все свои чувства и увидеть, на что они в действительности похожи, без страха, что вы рассердитесь и бросите меня. Мне нужно было, чтобы вы являлись огромным камнем, который бы я могла толкать и толкать, а вы бы не укатились и не оставили меня. Для меня было безопасно стервозничать с нами. С любым другим я пыталась изменить себя, чтобы ему угодить".

Она стремилась угодить потому, что ощущала свое "я" столь наполненным ненавистью и разрушительным потенциалом, что ничто, входящее в пего, не может выжить:

"Ненависть должна прийти первой. Пациент ненавидит врача за вскрытие раны и ненавидит себя за то, что позволил вновь до себя дотронуться. Пациент уверен, что это просто приведет к еще большей боли. Он действительно хочет быть мертвым и спрятанным там, где ничто не сможет его коснуться и вытащить оттуда.

Врач должен быть достаточно заботлив, ухаживая за пациентом, пока тот ненавидит. Если ненавидишь, не причинишь такую боль, как если б любил, но ты все еще можешь вновь стать живым, а не просто холодным и мертвым. Люди вновь для тебя что-то значат.

Врач обязан ухаживать за пациентом, пока тот ненавидит: это единственный способ начать. Но пациента никогда не нужно заставлять чувствовать вину за ненависть. Врач должен ощущать уверенность, что он имеет право ворваться в болезнь, точно так же как пациент знает, что он имеет право входить в детскую, неважно, что будет ощущать ребенок. Врач должен знать, что он поступает правильно.

Пациент ужасно боится своих собственных проблем, поскольку они его разрушают, и чувствует ужасную вину за то, что позволил врачу вмешаться в эти проблемы. Пациент убежден, что врач тоже будет сокрушен. Со стороны врача нечестно спрашивать разрешения войти. Врач обязан врываться с боем: тогда пациенту не придется чувствовать себя виноватым. Пациент может ощущать, что сделал все возможное, чтобы оградить врача. Врач обязан сказать по-своему: "Я вхожу, неважно, что ты чувствуешь"".