Дмитрий Соколов - Исцеляющее безумие: между мистерией и психотерапией

За этот час в комнате много чего напроисходило, но сконцентрируемся на двух героях: мне и моей жене. Мы оба лазали по всей площади, стараясь облапать всех, кого встречали. В смысле, телесно познакомиться. Причем Витка – женщина чувствительная и наблюдательная – знала и идентифицировала практически всех, кто там был. А вот ваш покорный слуга, человек, витающий в облаках или черт знает где, наоборот, совершенно не знал, с кем имеет дело.

Но Витку-то он узнавал? Да, конечно, Витку он пару раз узнавал. Они встречались, мило трепали друг друга по загривку, целовались в щечки и расходились опять.

Кто-то трахался по углам, было слышно.

Кто-то одиноко сидел, никого не подпуская.

И вот я встретил девицу, которая мне просто очень понравилась. Такая ладная и нежная. С нею мы помиловались, потом разошлись, а потом как встретились, так уже почти до конца ласкали друг дружку. Очень она была хороша. Жалко мне было объявлять конец этого часа. Но объявил в конце концов и еще сказал, чтобы расходились мы по одному с интервалами, и что кто хочет, пусть поменяет одежду или прочую внешность, прежде чем сесть за ночной обед.

Выхожу я из Тёмной Комнаты – а девица из головы не идет. Хороша, как хороша! А ведь люди-то все – вот они! Где же ТА? Вожу я туда-сюда головой, вычисляю. Не получается. Измененка сознания. Невнимательность.

Мне не спится. Уже после еды все почти разошлись, а я гуляю по ночному саду и мечтаю. Подходит Виточка и зовет меня спать. «Что, – говорит, – тревожит тебя, добрый молодец?» «Ах, – отвечаю, – скажу тебе всю правду. Встретил я в темной комнате девушку, которая очень уж мне понравилась. А кто это – ума не приложу!» «Да ты что, – говорит заинтересованная Витка, – ну-ка, расскажи!» И я ей рассказываю. Помню я разве что одежду (которую со своей любезной немного снимал). Витка не верит своим ушам. Говорит «Подожди!» и уходит в дом. А возвращается – в той одежде!

То есть это что же получается, товарищи (мог бы написать Зощенко): свою жену не узнал! Да ведь еще хуже: когда узнавал свою жену, то никаких особых чувств. А вот незнакомка – нате, как разбередила! Ай-ай-ай!

Трудно было в это поверить, но факты-то налицо.

С другой стороны, как здорово – лучшая девица женой оказалась!

С третьей стороны, такой сюжет не раз встречался в итальянских комедиях и у самого барона Мюнхгаузена.

Никогда мне этого Витка не простила. «Это доказывает, – говорила она, – твои гнилые убеждения, что жена не может быть любовницей, что жена – это так себе, а вся прелесть – на стороне!»

А что возразишь?

Возразить-то можно, но жене – бессмысленно, а незнакомку, получается, жена съела.

«Ни на какую мистерию я ехать не собиралась и даже не задумывалась о такой возможности. По причинам банальным, казавшимся неразрешимыми: денег нет, ребенка оставить не с кем, рабочий понедельник не прогуляешь безнаказанно, и вообще ничего не хочется. С первых октябрьских похолоданий длилось у меня во всякой там личной жизни состояние удивительно серое: работа, дом, детский сад; денег за полторы ставки, отработок на две; мама, расскажи сказку; завела бы ты себе кого-нибудь, что ли; бесконечно невымытая посуда; ну что же вы все такие никакие, товарищи поклонники; седативные полбутылки водки, когда наконец бабуля прекратит ворочаться перед телевизором, а дитятко ровно засопит в кроватке; коротенькое сновидение; будильник; старт. Какие, нафиг, мистерии?

В среду по телевизору показали странный фильм: смесь Тарковского с Кубриком, все японцы – оператор поляк. Челюсти, пять минут измельчавшие в кадре синтетическую еду, что-то явственно напоминали. В четверг взялась ваять из глины аромалампу, а получился ворон: большеклювый, черный, с хитро горящими глазами. Написала письмо Соколовым.

В пятницу левая клиентка, смахивающая на птичку попроще, притащила в розовом клювике левую же денежку; растрогавшаяся бабушка милостиво предложила обойтись без меня до воскресного вечера. В субботу, радуясь сухости и солнечности погодных условий, я автоматически поехала в Ворон.»

Это тот редкий случай сознательного клиента, когда человек описал сам, что с ним было. И тот еще более редкий случай несознательного терапевта, который этот текст частично потерял. Остались кусочки, выделенные курсивом. Уже несколько лет прошло, так что надежды на спонтанную ремиссию текста у меня практически нет. Маемо що маемо.

«Мне, наверное, вообще не удастся как-то восстановить события внешне, хотя себя в них я помню хорошо, да и остальных – то приближающихся, то ускользающих куда-то за горизонт.»

Снаружи всё выглядело так.

Оксана приехала на мистерию вдруг, без предварительных договоров. Бесплатно: близкая подруга. Она опоздала на сутки, но в работу вошла быстро; я бы даже сказал – резко, как с голодухи. Она сама психолог-психотерапевт, и если уж работает, то делает это честно и быстро.

«Начало мне понравилось: люблю вливаться в коллектив, с ходу обретая собутыльника. До вечера я по привычке пыталась постичь идею и цель происходящего, но ни та, ни другая не обнаружились. Все было хорошо и предсказуемо: вот, чуваки завтра отруливают на машине, я с ними, съездила – проветрилась, с ребятами повидалась, очень все хорошо и удобно».

Уже в первый вечер она поставила интересную и красивую сцену: сажала каждого участника по очереди на стул в роль не то Господа Бога, не то ангела, становилась на колени и каялась перед ним, перед каждым по-своему.

«Хотя бы по несколько минут мне довелось быть близкой с каждым, и каждый раз я наталкивалась на кусок своего отображения в зеркале, которые собралось воедино лишь несколько недель спустя.»

Оксана собиралась на следующее же утро уехать с людьми, которые почти не участвовали в группе, но они, поссорившись со мной, неожиданно уехали ночью. Вообще группа была очень сложная и конфликтная.

«Следующее утро понравилось куда меньше: чуваки отрулили по-английски, заметно холодало, особенно внизу живота, все что-то делали, а я с ехидным профессионализмом начала отмечать у себя признаки панического расстройства. Дальше я уже не помню, что там было, в каком порядке, помню только ощущение, что рыбка побольше заглатывает маленькую, ее саму заглатывает рыбка еще бОльшая и так далее, пока всех этих матрешечных рыбок вмещает в себя нечто огромное и страшное, с которым ничего не поделаешь, потому что оно заведомо сильнее и стратегически грамотнее, которое бесполезно понимать, можно только быть в нем, и даже не пытаться предполагать, как оно поступит с тобой дальше.»