Сергей Аверинцев - Скворешниц вольных гражданин

Когда в связи с Блоком пытаешься подумать о словосочетании «замкнутая система», срабатывает ассоциация по противоположности, принуждающая вспомнить его ранние строки: « Мне друг один — в сыром ночном тумане / / Дорога вдаль ». Дорога ведет вдаль , и лежит она в тумане, т. е. ее невозможно обозреть, невозможно увидеть наперед, какова ее конечная цель; зато видно, от чего она уводит, — от всего, что еще вчера было домом. Пафос движения без оглядки и без возврата («… никто не придет назад » ),отрицающий всякую стабильность, размывающий всякую замкнутость, — для поэзии Блока одновременно важнейшая объективная характеристика и столь же важная субъективная самохарактеристика, т. е. лирическая тема. Блок без возврата уходил из покоев своей Прекрасной Дамы — в лиловые миры , чтобы повстречать Незнакомку средь пошлости таинственной , и он же восставал против этих лиловых миров , чтобы увидеть Куликово поле; нет и не может быть духовного «места», которое собрало бы его символы воедино, сделало их совместимыми. За переосмыслением их каждый раз стоят драматические разрывы с прежними ценностями. Поэтическая биография Вяч. Иванова характеризуется гораздо большей неизменностью своих ориентиров, своих « кормчих звезд »;характерно, в частности, что у него историческое время играет роль ограниченную, а физический, биографический возраст — еще более ограниченную. В организации лирики Блока как целого фактор временной необратимости участвует весьма наглядно; сам Блок понял три тома своей лирики как « трилогию вочеловечения » [109], и трилогия эта выглядит как динамичная гегелевская триада с тезисом, антитезисом и синтезом — сплошное «отрицание отрицания». А когда мы говорим о поэзии Вяч. Иванова, блоковскую дорогу должны сменить другие метафоры: исток — возврат. — затвор . В полноте истока все уже дано изначально, все «вытекает» оттуда, распространяясь, разливаясь, но не меняя своего состава. В плане лично-биографическом исток есть младенчество как образ вечного и неизменного Рая: « Эдем недвижимый, где вновь / / Обрящем древнюю любовь… ». В плане литературно-биографическом исток — это первый сборник, «Кормчие звезды», где в свернутом предварительном виде уже присутствует вся ивановская топика и поэтика. (Напротив, никто не станет искать в блоковских «Ante lucem» и «Стихах о Прекрасной Даме» содержание «Ямбов» или «Двенадцати»!) Наконец, в плане метафизическом исток — это realiora , то, что реальнее реального: платоновская идея , аристотелевская энтелехия , поступательной реализацией которых ощущает себя поэзия Вяч. Иванова. Но это значит, что исток есть одновременно цель — строго по Аристотелю. « Пасомы целями родимыми …» , —для современного уха строка звучит вызывающе странно, но тем точнее выражена в ней самая суть аристотелевского учения о целевых причинах. Итак, движение идет от истока , но также, что еще важнее, еще сокровеннее, к истоку , и это — возврат.

Как тростнику непонятному,

Внемли речам:

Путь — по теченью обратному

К родным ключам…

В этой теме возврата, палирройи («обратного течения») — тайна ивановского восприятия временного измерения жизни. Логика этой темы приводит поэта к принципиальному утверждению низшего онтологического статуса всего текучего сравнительно с пребывающим:

В контексте этого поэтического «обличения» времени как ухода от памяти и верности, а значит, от бытия, обретает символический смысл предпочтение затвора — дороге (имевшее, разумеется, для поэта, которому в это время было уже под восемьдесят, и совсем буквальный смысл):

« Пряма летит стрелой дорога » — трудно не вспомнить из Блока ряд мест, где путь уподоблен именно стреле, например: « Наш путь — стрелой татарской древней воли // Пронзил нам грудь » [110]. Вяч. Иванов чувствует себя принадлежащим себе [111]в укромной тесноте дома , которая есть для него место и символ собирания себя, преодоления того, что в философии Гегеля именуется « дурной », или « негативной », бесконечностью; таков поздний, окончательный итог опыта человека и поэта. Итог блоковского опыта, десятки раз сформулированный в его прозе и стихах, совершенно противоположен: « Не найти мне места в тихом доме / / Возле мирного огня! » В одной из статей Блок страстно славит бегство из дому (из стабильного жизненного круга) и бегство из города (от культурной памяти), как радостное и освобождающее забвение, выход к простоте. « Простота линий, простота одиночества за городом. В бегстве из дому утрачено чувство собственного очага /…/ В бегстве из города утрачена сложнаямера этой когда-то гордой души, которой она мерила окружающее. И взор, утративший память о прямых линиях города, расточился в пространстве » . Стать как стезя значит для Блока в некотором смысле все забыть и все разлюбить [112]. Словно отголосок этих мотивов слышится в голосе Гершензона, спорящего с Ивановым в «Переписке из двух углов». Для Гершензона единственная возможность обновления — в том, чтобы забыть, окунуться в Лету , совершить некий исход из данностей культурной традиции. Для Иванова, напротив, горизонтали уводящего пути противостоит вертикаль, связывающая на каждом месте глубины памяти с высотой цели. О культурной традиции у него сказано: « Культура — культ предков, и, конечно, — она смутно сознает это даже теперь, — воскрешение мертвых » [113].

Он вновь и вновь вспоминает любимые им слова престарелого Гёте из его «Завещания»:

…Das Wahre war schon längst gefunden,

Hat edle Geisterschaft verbunden;

Das alte Wahre, faβ es an!

(В его собственном прозаическом переводе: « Истина давно обретена и соединила высокую общину. Ее ищи себе усвоить, эту старую истину » )

К предпосылкам замкнутости символической системы Вяч. Иванова его культурный традиционализм — « сыновнее почтение к истории », как выражался Гершензон — имеет самое непосредственное отношение, ибо систематаких масштабов не может быть выстроена силами одного человека, без вступления в права наследования над огромным « тезаурусом » символики традиционной. Здесь поэту нужна была не только профессиональная привычка филолога присматриваться к семантике всего значащего, но и вера в культуру как воскрешение мертвых , в реальность своего единения с отцами: