Герман Дилигенский - Социально-политическая психология

Одна из наиболее сложных проблем мотивации лидеров — роль в ней их убеждении, ценностей, политических целей, не сводимых к личным, эгоистическим побуждениям и амбициям. Совершенно очевидно, что эта роль, значение мировоззренческого, или идеологического, фактора, соотношение личных и общественно–политических мотивов в психологии и деятельности политиков носят ярко выраженный индивидуальный характер. В политической сфере действуют не только последователи Макиавелли, но и такие люди, как академик А.Д. Сахаров, абсолютно чуждые стремлению к власти и руководимые лишь силой своих убеждений. Биография генерала де Голля убедительно доказывает, что вопреки его репутации деятеля, стремившегося прежде всего к личной власти, она была для него лишь орудием осуществления определенной политической программы. Генерал легко расстался с властью, когда убедился, что его политику отвергает большинство французов. Противоположный пример — советские лидеры вроде Брежнева, упорно цеплявшиеся за власть, не будучи физически и интеллектуально в состоянии осуществлять свои функции. В то же время, как уже отмечалось, личное властолюбие даже очень сильное, подчас помогает национальному лидеру решать важные для страны задачи. Страсть к власти генерала Бонапарта побудила его отбросить республиканские убеждения своей молодости, установить империю на развалинах приконченной им республики и втянуть Францию в военные авантюры, стоившие ей одного из самых сокрушительных поражений в ее истории. Но это не помешало ему провести глубокие внутренние реформы, заложившие фундамент нового общественного строя. Ричард Никсон в борьбе за власть использовал неприглядные методы, впоследствии преждевременно оборвавшие его карьеру, но за недолгие годы своего президентства успел вывести страну из вьетнамского тупика и заключить исторические соглашения об ограничении гонки термоядерных вооружений с Советским Союзом.

Верность политика своим убеждениям также может находиться в совершенно разных отношениях с уровнем его властолюбия и авторитаризма. Скажем, убеждения лидера фашистского движения оправдывают и поощряют его стремление к неограниченной личной власти, чего не скажешь о либерально–демократических движениях.

Социальная идентификация политиков

Достаточно сложную и часто противоречивую структуру мотивации политиков помогает понять категория идентификации, в общем виде рассмотренная в предыдущей главе. Как мы видели, процессе идентификации с той или иной большой социальной общностью, с объединяющей ее системой ценностей происходит в психике любого человека. Однако у политиков и особенно у политических лидеров этот процесс полнее овладевает психикой, чем у большинства смертных. Политика — по определению это не личное или частное, но общее публичное дело (в первичном древнегреческом значении слова — дела городской общины, полиса). Относительно глубокий в психологическом смысле характер социальной идентификации политика с нацией, страной, этносом, классом и т.д. обусловлен тем, что это — ролевая идентификация. Заниматься политикой — значит выполнять определенную социальную роль, функцию, служить интересам, выходящим за рамки личных.

Самый эгоистический властолюбивый и макиавеллически–циничный политик отличается, скажем, от жаждущего власти собственникапредпринимателя тем, что служение интересам и целям общности есть обязательная ролевая норма его деятельности. Эта социальная ролевая функция не может не оказывать влияния на структуру его мотивации. Идентифицируя себя с общностью, политик исповедует взгляды, ценности, убеждения, соответствующие этой идентификации. Исходя из сказанного, можно сформулировать следующую гипотезу: структура мотивации лидера связана с тем, с чем (или с кем) и каким образом он себя идентифицирует.

Объект и способы идентификации определяются характером политического строя и политической идеологией эпохи. В античных городах–государствах политические лидеры идентифицировали себя с общиной свободных граждан. В патриархальной монархии источником высшей власти считался божественный промысел, поэтому абсолютному монарху не было нужды идентифицировать себя со своими подданными. Страна, этно–территориальная общность, отданная монарху божьей волей, ассоциировалась не с совокупностью образующих ее людей ( в предельных случаях — как в древневосточных монархиях или в допетровской Руси «рабов» венценосца), но со скреплявшей ее системой власти, как бы продолжавшей власть Бога над смертными («власть от Бога»). Верховный властитель ассоциировал и идентифицировал себя поэтому с институтом власти — государством, ощущал свою ролевую функцию в соответствии со знаменитой формулой Людовика XIV «государство это я».

Отождествление страны и ее населения с государством укоренилось настолько глубоко, что до наших дней живет в языке и общественном сознании. Оно означает отождествление национальных интересов с интересами институтов власти и подчинение первых вторым. Своего апогея оно достигает при тоталитаризме, но лидеры демократических стран подчас, подобно М. Тэтчер, развязывают нелепые войны за какие–то острова — лишь бы отстоять престиж государства. И вознаграждаются аплодисментами своих сограждан! Ибо идентификация носит двусторонний характер: человек с улицы нередко принимает власть и влияние правителей, чиновников и генералов на какой–то территории или в каком–то регионе мира за свои собственные, якобы воплощающие национальные интересы. Такова одна из самых застарелых и устойчивых иллюзий массового сознания.

Понятно, что описанный способ социальной идентификации политического лидерства позволяет легко сочетать его ролевые нормы с личными мотивами и целями, ориентированными на власть — ее охрану, максимальное расширение ее объема и пространства. Защита территории своего государства и завоевание новых территорий, предотвращение смут и беспорядков — это одновременно нормативная функция, долг властителя и способ удовлетворения его властных амбиций. В его функции входит, разумеется, и забота о благе подданных. Но эта забота осмысливается на основе принципов патернализма: она осуществляется лишь в той мере и форме, которые соответствуют приоритетным интересам власти, содействуют ее укреплению. Иными словами, эта забота никак не соотносится с собственной волей и стремлениями людей, составляющих ее «объект».

Войны, служащие амбициям властителей, могут приносить те или иные материальные выгоды каким–то слоям населения победившей страны (солдатские трофеи, земли для расселения, новые рынки и т.д.). Но власти нет нужды думать о жертвах, приносимых народом на алтарь войны. Во всех случаях демонстрация и утверждение «державности», мощи государства остается приоритетной политической целью независимо от того, соответствует она или нет жизненным потребностям людей (в наши дни такое понимание национальных интересов изящно маскируется геополитической фразеологией).