Блюма Зейгарник - Хрестоматия по патопсихологии

Для больной все для всего является Ersetzung (замещением). Повторив вопрос, заданный ей, она инструкции не выполняет. Врач: «Сколько будет 5 и 7?» - З. «Пять и пять?» При инструкции идти и открыть дверь она отвечает: «Да, да - уйти домой, я иду домой», но не уходит. Если настойчиво стимулировать к уходу, она подходит к двери, всовывает ключ в замок и заявляет: «...уже готова» - и возвращается к врачу. Врач предлагает читать, З. повторяет: «...Лучше всего читать, только читать», но не читает.

У больной нельзя вызвать пресыщения, потому что всякое действие текуче, потому что почти нет действия согласно инструкции, а всякое выполнение задания у больной протекает в виде постоянного отхода от задания.

2. СВЯЗАННОСТЬ С ПОЛЕМ В РЕЧИ И МЫШЛЕНИИ И ОСОБЕННОСТИ РЕЧИ З.

а) Несмотря на внешнюю разорванность речи больная часто дает адекватные ответы. Так, например, 3. не любит экспериментатора - последний настаивает на том, что он врач, аргументируя тем, что на нем халат. 3. здраво отвечает: «Халата еще мало, чтобы быть врачом». Соседняя больная кричит: «Я русская». - 3. отвечает: «Ты не русская, ты цыганская». Первая больная продолжает: «Шарлотту возьми». - 3. отвечает: «Иди сейчас, ты знаешь - жандармерия» (грозит милицией).

Все эти адекватные ответы есть также результат полевых ситуационных моментов. Больная входит в тон беседы и направляется ситуационной адекватностью.

б) Гораздо чаще, чем адекватные ответы, мы видим у больной другие виды полевых отклонений в речи, чаще всего З. соскальзывает в смысловые поля, не насыщенные каким бы то ни было конкретным содержанием. Отклонения эти вызываются звуковыми моментами независимо от смысла или содержания слова...

в) Часто выступающие у больной... бесконечные повторения одной и той же фразы с различным аффективным тоном, обычно усиливающимся: «...Я знаю, что я знаю, и папа знает, что он знает» и т. д. Так же обусловлены связанностью с полем. Определяющими здесь являются не слова, а ситуационный тон, все усиливающаяся интонация, а не смысл слов.

г) Отдельные слова, связанные случайно, направляют все высказывания З. Так, сказанные больной слова «...вы не воспитаны» вызывают целый поток соответствующих выражений, вводят ее в ситуацию благородной дамы, которая упрекает других в невоспитанности. Все это сопровождается адекватной мимикой, соответствующей жестикуляцией и т. д.

Почти все приведенные выше примеры достаточно ясно свидетельствуют о том своеобразном изменении речевого мышления З., которое еще более, чем у К., выходит за пределы обычной клинической схемы афазических расстройств, но которое в такой же мере, как у К., является центральным по своему значению для всей структуры ее психопатологического состояния. Мы можем охарактеризовать основное нарушение ее речи очень кратко, противопоставив его основному расстройству К. В то время как у К., как мы видели выше, наблюдается полный распад значения слова при сохранности предметной отнесенности, у З. наблюдается обратная картина: слово как таковое не связано с предметной отнесенностью, значение совершенно оторвалось от обозначаемого словом предмета и живет как бы самостоятельной жизнью: за ним не скрывается что-либо реальное и конкретное. Но это ни в какой мере не абстрактное значение слова. В известном смысле оно столько же конкретно, как и у К. З. раньше всего переживает в слове не его определенный объективный смысл, а его аффективное значение.

С З. совершенно невозможен разговор по поводу конкретной, находящейся перед глазами ситуации. Она разговаривает, как бы не замечая реальной ситуации. Она не может указать в зеркале своего изображения: «Это - Юля». Это - кто угодно, но не она, хотя она узнает себя на фотографической карточке. Клейн рассказывает аналогичное о своем пациенте, видя в этом выражении более общее нарушение: невозможности соотношения предметов внешнего мира. Тот же симптом нашел Якоб в одном из своих случаев, но дальнейшие опыты показывают, что это общее нарушение у нашей больной связано не столько с невозможностью соотношения предметов внешнего мира, сколько с невозможностью соотношения словесных значений с предметами. З. не в состоянии назвать, что она видит в окне. Связать ее речь с тем, что находится у нее перед глазами, заставить ее перейти от слова к конкретному предмету и от конкретного предмета к слову совершенно невозможно. Когда она употребляет свои стереотипные фразы, полные, казалось бы, конкретных обозначений места, предметов и т. п., это совершенно ничего не обозначает в смысле конкретной ситуации.

Ее речь чрезвычайно напоминает то, что наблюдал Миньковский в одном случае старческого слабоумия. Временные отношения почти совершенно заступают место пространственных; даже конфабуляции его пациента, как и нашей больной, протекают исключительно и единственно во времени. Больная как бы живет совершенно вне реального пространства; во всяком случае, ее речевое мышление целиком и полностью не пространственное, а подчинено исключительно временным структурным отношениям. Как говорит Миньковский: «Здесь и там лежат для нее, так сказать, ни в одной и той же временной плоскости, как в нормальном мышлении». Мы склонны видеть в этом выражении то основное речевое расстройство, которое мы обозначили выше как утрату предметной отнесенности слова. При этом слово и словесное мышление неизбежно должны стать внепространственными и обнаруживать только присущие им автономные временные связи.

Внепредметность слова отчетливо выступает в ответах 3. на функциональные вопросы: Э.: «Для чего часы?» - И.: «Так много часов вовсе и не нужно». - Э.: «Для чего стол?» - И.: «Один стол - это слишком мало». Эти ответы идут не по линии реальных функций предметов, а по каким-то боковым линиям, определяемым автономным течением реки.

Больная З. при всей противоположности ее основного речевого расстройства сравнительно с К. обнаруживает в такой же мере полную неосознанность слова (его формы и его значения), полную невозможность произвольного употребления слов. Этим, по-видимому, объясняется то, что в ее речи сливаются языки - русский и немецкий, что она их не дифференцирует и отвечает по-немецки независимо от того, с кем она говорит, и не замечая, понимают ее или нет. Ее речь сохранила в основном только свою экспрессивную функцию, но не сигнификативную. Она не выражает ничего объективного, но только выражает субъективные аффективные состояния. Ей доступны только выражения, но не описания и суждения.

Если вспомнить те три основные черты, которыми мы охарактеризовали выше речевые расстройства К., и сравнить в этом отношении обоих больных, можно сказать, что речь 3. в такой же мере не осознана и непроизвольна, как и у К.: она в такой же мере гиперструктурная, как и у него, но только характер ее структуры не только иной, чем у К., но даже представляется обратным по отношению к нему, как бы полярно противоположным. Это объясняется тем, что распад речи в обоих случаях проходит по одной и той же оси, но в противоположных направлениях: речь К. характеризуется утратой всякой самостоятельности словесного значения и исключительным господством в речи предметной отнесенности слова; речь З. характеризуется полной утратой предметной отнесенности слова и автоматизацией словесных значений, оторванных от действительности. Это особенно отчетливо выступает при сравнении обоих больных в опытах со счетом: К. связан в счете целиком и полностью пространственным расположением, пространственной структурой пересчитываемых предметов; З. на предложение пересчитать пальцы быстро пересчитывает их, но не ограничивается этим, начинает указывать любые точки на своей руке, отрывается от пересчитываемых предметов и заявляет, что пальцев у нее бесчисленно много. Счет пальцев она подменяет автономным воспроизведением числового ряда. Счет К. целиком подчинен пространственным структурам; счет З. - временным. Поэтому оба они не умеют по-настоящему считать. Счет К. страдает из-за того, что он рабски связан предметами и их пространственным расположением, от которого он не может оторваться. Счет З. страдает из-за того, что он совершенно оторван от предмета как не пространственный словесный ряд, который так же рабски связывает больную, как предметный ряд и его структура связывают. Поэтому она также не может останавливаться на 5 при подсчитывании пальцев, но продолжает считать до бесконечности, вертясь по кругу, когда пересчитываемые предметы имеют пространственное расположение в форме круга.