Хуан Монтгомери - История порнографии

Когда Куиннелла спросили, чем могла заинтересовать книга хозяев магазина на Тоттэнхем-Кортроуд, он ответил:

– Я думаю, они просто ошиблись) хотя потом, возможно, заинтересовались.

Гриффит-Джоунз зачитал суду два отрывка: в первом описывалось, как одевалась молодежь в Лондоне в XVIII веке, вторым была сексуальная сцена, и спросил, купит ли обычный человек "Фанни Хилл" из-за первого или же из-за второго фрагмента? Что он будет читать с большим интересом?" – Это во многом зависит от человека, – ответил Куиннелл. – Конечно, найдутся такие, кто станет покупать книгу из-за отдельных – "особых" – фрагментов. Хотя я помню, что одному моему другу ее рекомендовал наставник в Кембридже.

Затем Гриффит-Джоунз перешел к эпизоду с мистером Барвиллом, большим любителем порки, в котором была подробно описана одежда Фанни: "На мне было свободное дезабилье… все из тончайшего полотна. Пеньюар, нижняя юбка, чулки и атласные домашние туфельки – снежно-белые… В таком наряде я выглядела жертвой или ведьмой на костре, волосы мои ниспадали свободными золотисто-каштановыми локонами по плечам". Фанни должна была принести себя в жертву отвратительному животному, мужчине, который не мог возбудиться, пока его хорошенько не отхлестают. Он спросил, не кажется ли Куиннеллу, что в конце этой сцены Фанни входит во вкус порки?

– Против ее воли, ваша честь, – ответил тот.

Куиннелл не отрицал, что Фанни получила удовлетворение от экзекуции, но занималась этим не по собственному желанию.

Свидетель и прокурор разошлись во мнениях относительно эпизода соблазнения двумя женщинами "Добряка Дика". Гриффит-Джоунз назвал его отвратительным, Куиннелл не согласился, заявив, что хороший роман не обязан быть на 100% достоверным.

– Вы читали книги Яна Флеминга о Джеймсе Бонде? – спросил Хатчинсон Куиннелла.

– Да, ваша честь, некоторые читал, – ответил тот.

– Находите ли вы их достоверными?

– Думаю, писатель многое придумал.

– Знаете ли вы случаи, когда серьезные литературные произведения закупались книготорговцами не из-за их достоинства?

– Конечно. Такое случалось даже с Библией.

– А "Мадам Бовари"?

– Еще бы, ваша честь! Да что там Флобер, подобная судьба могла постичь и Аристотеля.

– Вы как считаете, многочисленные сексуальные сцены в "Фанни Хилл" принижают ее литературные достоинства?

– Напротив, они украшают книгу.

Вторым свидетелем был X. Монтгомери Хайд, литератор и адвокат. Он заявил, что является магистром искусств Оксфордского университета, доктором литературы университета Белфаста и профессором истории и политических наук университета в Пенджабе, Лахор. Девять лет он был депутатом парламента от юнионистской партии, округ Северный Белфаст. Хайд сообщил, что недавно завершил исследование "История порнографии", и оно должно выйти в этом году. При работе над книгой ему пришлось прочитать множество книг разных эпох, начиная с Овидия и до наших дней.

Ричард Дю Канн, он представлял издателей, спросил свидетеля, существует ли разница между непристойной, развращающей литературой и литературой эротической. Хайд ответил утвердительно.

– Думаю, разница заключается в следующем: порнография оставляет чувство отвращения, если хотите – гадкий вкус во рту, а эротика заставляет человека реагировать не только физиологически, но и интеллектуально и эмоционально.

– Значит, критерием является возбуждение?

– Да.

Мистер Хайд сообщил суду, что прочитал "Фанни Хилл" и пишет о ней в своем исследовании. На вопрос, находит ли он в книге литературные достоинства, профессор ответил:

– Несомненно. Думаю, это хорошая книга, пожалуй, ее можно назвать шедевром эротической литературы. Роман интересен и как историческое свидетельство эпохи, в которую он был написан.

Более ранние издания эротических книг были, как правило, переводами с итальянского и французского языков. "Фанни Хилл" – первый английский эротический роман.

– Правдиво ли описание жизни проститутки того времени?

– Да. Повествование, конечно, несколько романтизировано, но преобладают реалистические детали. Его можно сравнить с отрывками из "Лондонского журнала" Джеймса Босуэлла, написанного несколькими годами позже, в котором автор описывает свою связь с проституткой Луизой.

Свидетель пояснил суду, что плата в пятьдесят гиней была вполне обычной для того времени.

– В книге есть своя мораль, – продолжает он. – Если физическое удовольствие желаемая цель, лучше когда на первый план выступают чувства – любовь, страсть и уважение, хорошо, если люди вступают в брак и избегают порока.

– Был ли XVIII век эпохой грубой и жестокой?

– Да, хотя нравы смягчались, а манеры улучшались. Разврат времен Реставрации, которому предавались, скажем, члены "Адского клуба", отходил на задний план. В воздухе чувствовался ветер перемен.

– Это касалось и языка, и манер?

– Да, Фанни Хилл даже в спальне ведет себя воспитанно.

– Но одновременно сохранялась и грубость в поведении людей?

– Несомненно, ваша часть.

– Прожила бы книга больше 200 лет, не обладай она теми достоинствами, о которых вы говорили?

– Уверен, она быстро "умерла бы естественной смертью".

Хайд рассказал суду, что было несколько ранних изданий романа, в том числе иллюстрированных, причем зачастую текст страдал из-за порнографических картинок, особенно в изданиях девятнадцатого века.

Возрастом совершеннолетия, по мнению Хайда, в XVIII веке, были 14 лет. Героине "Клариссы" Ричардсона – пятнадцать, а Лолите Набокова всего двенадцать лет. Хайд заявил, что отнес бы "Фанни Хилл" скорее к жанру плутовского романа, как и многие произведения Генри Филдинга.

Профессор Хайд процитировал отрывок из романа, в котором содержалось типичное, по его мнению, описание повесы тех времен: "Представьте себе человека, которому далеко за шестьдесят, низенького и тщедушного, с кожей бледной, как у мертвеца, и огромными выпученными глазами, он таращился так, словно его душили. Зубы, а вернее будет сказать – клыки делали его рот огромным, и несло из него, как из ночного сосуда. Что-то крайне неприятное таилось в его ухмылке, превращавшей его в совершенное страшилище, если не в чудовище, опасное для женщин и детей. И эдакое вот создание, эта карикатура на человека, этот монстр был настолько слеп в отношении собственной внешности, что считал, будто рожден дарить наслаждение женщинам и ни одна не устоит перед его чарами. Он тратил немалые деньги на несчастных, которые были способны притвориться влюбленными в него, с теми же, кому не хватало искусства скрывать отвращение, он вел себя бесцеремонно и даже грубо. Скорее бессилие, чем естественное желание, заставляло его искать возбуждения в разнообразии. Всяческими извращенными способами пытался он подняться на вершины блаженства, однако чаще всего обнаруживал, что препятствием ему служит нехватка сил, необходимых для подъема. В этих случаях на него находил приступ ярости, которой он давал волю, вымещая на ни в чем не повинных объектах разочарование за недолговечность желания".