Эмиль Дюркгейм - Социология. Ее предмет, метод и назначение

Cours de philosophic positive, IV, p. 328.

Systeme de Logique, II, p. 478.

De la division du travail social, p. 87.

В случае метода различия отсутствие причины исключает присутствие следствия.

Поэтому неправильно называли наш метод материалистическим

Antonio Labriola. Essais sur la conception materialiste de l'histoire. Giard, Briere, 1897.

Хотя в ортодоксальном экономизме есть также и свой материализм.

De l'habitude. Revue philosophique, I, p. 350, 351.

Lecons de philosophic, I, p. 164.

Principles of Psychology, I, p. 655.

Ibid., p. 656.

Ibid., p. 145, 188. 8

Op. cit., I, p. 563.

Op. cit., I, p. 195.

См.: James. Op. cit., I, p. 690. 10

См.: L'Automatisme psychologique, p. 237, etc.

Ibid., p. 225.

Согласно Джеймсу, в этом нет никакого доказательства реальности бессознательного. Когда я принимаю за ненависть или за безразличие охватывающую меня любовь, я лишь неправильно называю состояние, которое полностью осознаю. Мы признаемся, что не понимаем смысла этого утверждения. Если я неправильно называю состояние, то потому, что само его осознание ошибочно, потому, что оно не выражает все характерные черты этого состояния. Тем не менее эти черты, не являющиеся осознанными, действуют. Поэтому в известном отношении они бессознательны. Моему чувству свойственны основные черты любви, поскольку оно соответственно определяет мое поведение; но я их не воспринимаю, так что моя страсть толкает меня в одном направлении, а мое осознание этой страсти — в другом. Оба явления, следовательно, не совпадают друг с другом. Вместе с тем, представляется затруднительным видеть в такой склонности, как любовь, нечто иное, нежели психическое явление (см. James I. р. 174.)

В сущности понятие бессознательного представления и понятие сознания без воспринимающего Я равнозначны. Ведь когда мы говорим, что психический факт бессознателен, мы имеем в виду только то, что он не воспринят. Весь вопрос в том, чтобы выяснить, какое выражение лучше всего использовать. С точки зрения воображения и то и другое имеют одинаковый недостаток. Нам так же нелегко вообразить представление без субъекта, который представляет себе, как и представление без сознания.

А если этот обязательный и принудительный характер столь существенно важен в этих, в высшей степени социальных, фактах, то насколько же велика вероятность (заметная еще до всякого исследования), что он обнаружится также и в других социологических явлениях, хотя и менее явным образом! Ведь невозможно предположить, чтобы одни и те же по природе явления различались до такой степени, что одни проникают в индивида извне, а другие развиваются противоположным образом.

В этой связи постараемся исправить одну неточную интерпретацию нашей мысли. Когда мы сказали, что обязательность или принуждение — это характерный признак социальных фактов, мы никоим образом не думали давать таким образом общее объяснение последних; мы хотели только указать удобный знак, по которому социолог может распознать факты, относящиеся к его науке.

См. нашу книгу «Le suicide», p. 345–363.

По крайней мере, индивиды составляют его единственные активные элементы. Строго говоря, общество включает в себя также и вещи.

Отсюда видно, в чем состоит недостаток определения социальных фактов как явлений, порождаемых одновременно в обществе и обществом. Последнее выражение неточно, так как имеются социологические факты, причем немаловажные, которые являются не продуктами общества, а уже образовавшимися социальными продуктами. Это подобно тому, как если бы мы определили психические факты как те, которые произошли от комбинированного действия всех мозговых клеток или некоторого их количества. Во всяком случае такое определение не может послужить выделению и установлению границ объекта социологии. Ведь эти вопросы о происхождении могут решаться только по мере того, как наука продвигается вперед; когда исследование только начинается, мы не знаем, каковы причины явлений, которые мы собираемся изучить, да и вообще мы всегда знаем их лишь частично. Необходимо поэтому ограничить поле исследования согласно другому критерию, если мы не хотим оставить это поле неопределенным, т. е. если мы хотим знать, что изучаем.

Что касается процесса, благодаря которому образуются эти социальные продукты второго уровня, то хотя он в какой-то мере подобен процессу, наблюдаемому в сфере индивидуального сознания, он все же обладает своим собственным обликом. Комбинации, из которых произошли народные мифы, теогонии, космогонии, не тождественны ассоциациям идей, образующимся у индивидов, хотя те и другие могут прояснять друг друга. Целая отрасль социологии, которую еще предстоит создать, должна исследовать законы коллективного существования идей.

Когда мы говорим просто «психология», мы имеем в виду индивидуальную психологию, и для ясности при обсуждениях следовало бы ограничить таким образом смысл этого слова. Коллективная психология — это вся социология целиком; почему бы в таком случае не пользоваться только последним выражением? Напротив, слово «психология» всегда обозначало науку о психике индивида; почему бы не сохранить за ним это значение? Мы избежали бы благодаря этому множества недоразумений.

Эту идею уже сформулировал Ланге во вступительной лекции, опубликованной в «Monatshefte der Comeniusgesellschaft», Bd III, S. 107. Ее воспроизвел Лоренц фон Штейн в его «Verwaltungslehrw», Bd V. К той же тенденции примыкают Вилльман (Willmann. Didaktik als Bildungslchre, 2 vol, 1894), Наторп (Nalorp. Social-paedogogik, 1899), Бергеман (Bergemann. Soziale Paeda-gogik, 1900). Отметим также работы: С. Edgar Vincent. The Social mind and education; Elslander. L'education au point de vue sociologique, 1899.

Willmann. Op. cit., 1, p. 40.

Это слово, образованное из соединения латинского и греческого слов, носит гибридный характер, что часто подвергалось упрекам со стороны пуристов. Но, несмотря на этот неправильный способ образования, оно завоевано сегодня право гражданства во всех европейских языках.

В «Эскизе исторической картины прогресса человеческого разума».

К основным трудам Сен-Симона, касающимся социальной науки, относятся следующие: Memoire sur la Science de I'homme, 1813; L'lndustrie, 1816–1817; L'Organisateur, 1819; Du systeme industriel, 1821–1822; Catechisme des industriels, 1822–1824; De la physiologic appliquee aux ameliorations sociales.

Некоторые утверждают, что социологический детерминизм несовместим со свободой воли. Но если бы существование свободы действительно предполагало отрицание всякого закона, то оно составляло бы непреодолимое препятствие не только для социальных, но для всех наук, так как, поскольку человеческая воля всегда связана с какими-то внешними движениями, то свобода воли делает детерминизм так же непостижимым вне нас, как и внутри. Тем не менее никто даже среди сторонников идеи свободы воли больше не подвергает сомнению возможность физических и естественных наук. Почему же с социологией должно быть иначе?