Дональд Винникотт - Игра и Реальность

Длинное и неторопливое описание положительного и отрицательного в ее прогулке.

«Я не выгляжу способной БЫТЬ — не я смотрю на самом деле — есть экран — это как смотреть через очки — нет воображения в том, как ты смотришь. То, что младенец сам выдумывает материнскую грудь, — это только теория? Когда я прежде проходила терапию, однажды, когда я возвращалась домой после сессии, прямо надо мной летел в небе самолет. На следующий день я рассказала своему аналитику, что внезапно вообразила себя самолетом, летящим высоко в небе. Потом он разбился о землю. Терапевт сказал мне: „Вот что происходит с вами, когда вы проецируете себя на вещи, и это создает катастрофу внутри вас“» [14] Я ни коим образом не проверял точность этого воспроизведения интерпретации предыдущего аналитика. .

«Сложно вспомнить — не знаю, точно ли это. Я действительно не знаю, что я хочу сказать. Как будто внутри полная неразбериха, именно катастрофа».

(Уже истекли три четверти часа.) Теперь она смотрела в окно, около которого стояла все это время, и наблюдала за воробьем, который клевал хлебную корку и вдруг «схватил и понес крошку в гнездо или еще куда-то». Затем: «Ой, я сон вспомнила!»

Сновидение

«Какая-то студентка постоянно приносила мне свои рисунки. Как я могла сказать ей, что в работах нет никакого прогресса. Я подумала, что только оставаясь одной и встречая свою депрессию в одиночестве… Лучше мне не смотреть больше на этих воробьев — я не соображаю ничего».

(Сейчас она сидит на полу, положив голову на подлокотник кресла.)

«Я не знаю… но вы же видите, что здесь должно быть какое-то улучшение». (Подробности из жизни пациентки даны в пояснении.) «Это как будто не существует реальной меня. У подростков есть ужасная книга, называется Возвращенная пустота. Именно так я себя чувствую».

(К этому моменту истек час.)

Она продолжила, заговорив о пользе поэзии — и процитировала стихотворение Кристины Розетта (Christina Rosetti) «Исчезновение» («Passing Away»).

«Моя жизнь закончилась циррозом». Затем мне: «Вы отобрали у меня Бога!»

(Длинная пауза.)

«Я просто выбрасываю на вас все, что приходит. Я не знаю, о чем я тут говорила. Я не знаю… Я не… Не знаю».

(Длинная пауза.)

(Вновь смотрит в окно. Пять минут — абсолютная тишина.)

«Несусь просто как облако по небу».

(Прошло уже примерно полтора часа. )

«Вы знаете, я рассказывала вам, что я на полу нарисовала пальцами картину, и как я сильно испугалась. Я не могу этим заниматься — рисованием пальцами. Я живу в грязи. Что мне делать? Хорошо ли заставлять себя рисовать или читать? [Вздох.] Я не знаю… понимаете, мне не нравится пачкать руки при рисовании пальцами».

(Вновь положила голову на подлокотник.)

«Я не хочу приходить в эту комнату».

(Молчание.)

«Не знаю. Я чувствую себя пустым местом, как будто я ничего не значу».

Дополнительная деталь моей манеры обращения с нею, подразумевающая, что она сама не представляет никакого интереса.

«Я продолжаю думать, что какие-нибудь десять минут могут стоить всей моей жизни». (Связь с первоначальной травмой, еще не определена в точности, но постоянно прорабатывается.)

«Полагаю, что травмирующее воздействие должно было повторяться довольно часто, раз эффект такой глубокий».

Описание ее видения собственного детства в разном возрасте — как она старалась соответствовать всему, чего, она думала, от нее ждали, чтобы чувствовать, что она хоть что-то значит. Удачная цитата поэта Джерарда Манли Хопкинса (Gerard Manley Hopkins).

(Длинная пауза.)

«Это ужасно — чувствовать, что ты ничего ни для кого не значишь. Я никто… Нет Бога, и я — никто. Представьте, какая-то девушка прислала мне поздравительную открытку».

Тут я сказал: «Как если бы вы что-то значили для нее».

Она: «Возможно».

Я сказал: «Но вы ведь ничего не значите ни для нее, ни для кого-то другого».

Она: «Я думаю, понимаете, я принялась за поиски такого человека [для которого я что-то значу], который будет значим для меня и сможет видеть то, что вижу я, слышать то, что я слышу.

Может лучше сразу сдаться, я не понимаю… Я не…» (Рыдает на полу, уткнувшись в подлокотник кресла.)

Потом к ней вернулось свойственное ей самообладание, и пациентка поднялась с пола.

«Видите, на самом деле я до сих пор вообще не вошла в контакт с вами».

Я проворчал что-то утвердительное.

Замечу, что до сих пор мы имели дело с материалом моторной и сенсорной игры, по природе своей неорганизованной или лишенной формы (ср.: глава 2, с. 7), а чувство безнадежности и рыдания возникли за пределами этой области.

Она продолжала: «Это выглядит так, как будто какие-то другие два человека находятся совсем в другом месте и встретились впервые. Сидят на высоких стульях и ведут вежливый разговор».

(Во время сессии с этой пациенткой я как раз сидел на высоком стуле.)

«Ненавижу. Я плохо себя чувствую. Но это не важно, потому что это только про меня».

Мое дальнейшее поведение показывало: это только про нее, поэтому это совершенно не важно и т. д. и т. п.

(Пауза, вздохи, демонстрирующие чувство безнадежности и собственной никчемности.)

Момент осознания и включения (то есть примерно через два часа работы).

На данный момент уже начали происходить изменения. В первый раз на протяжении всей работы появилось полное впечатление, что пациентка находится вместе со мной в комнате. Это была дополнительная сессия, которую я предложил в качестве компенсации за вынужденно пропущенную встречу.

Она сказала так, как будто обращалась ко мне в первый раз: «Мне приятно, что вы знали о том, что мне необходима эта встреча».

В этот раз речь пошла о специфических объектах ненависти. Она взялась за поиски цветных фломастеров, которые, как она знала, у меня имелись. Затем она взяла лист бумаги и черный фломастер и сделала памятную открытку к своему дню рождения. Она назвала этот день своим «Днем Смерти».

Сейчас она присутствовала в комнате вместе со мной, была очень-очень настоящей здесь. Я опускаю детали текущих наблюдений, которые все были пронизаны ненавистью.

(Пауза.)

Теперь она начала вспоминать, оглядываясь на прошедшую сессию.

«Проблема в том, что я не могу вспомнить, что я говорила вам — или я разговаривала сама с собой?»

Я тогда предложил интерпретацию: «Все, что когда-либо происходит, постепенно блекнет и исчезает. Ты умираешь миллионами смертей. Но если есть кто-то, кто сможет вернуть тебе то, что уже прошло, оно станет частью тебя и не погибнет» [15] Таким образом, ощущение самости строится на основе хаотичного состояния, которое, однако, по определению, сам индивид не может ни увидеть, ни запомнить и которое не теряется, только лишь будучи опознанным и отраженным другим — человеком, которому индивид доверяет и который оправдывает это доверие, не допуская зависимости. Когда я веду подобную работу, то всегда поблизости есть чайник и плита, кофе, чай и какое-нибудь печенье. . Тут она достала молоко и спросила, можно ли ей попить.