Лев Ительсон - Лекции по общей психологии

Эти образы воображения могут иногда достигать такой яркости и силы, что писатель начинает говорить о героях своего романа, как о живых людях. Например, Флобер рассказывает о себе: «Когда я описывал отравление Эммы Бовари, на самом деле ощутил во рту вкус мышьяка, чувствовал, что отравился, дважды мне становилось плохо, так плохо, что меня даже вырвало». Диккенс сообщает, что когда записывал свой рассказ «Колокола», лицо его вздулось и надо было прятать его, чтоб не казаться смешным: «Такую муку и волнение духа испытывал, как-будто этот случай произошел в действительности». Тургенев вспоминает: «Когда я писал сцену расставания отца с дочерью в «Накануне», я так растрогался, что плакал... я не могу вам передать, какое это было для меня наслаждение».

И все-таки, при всей яркости, это именно представления воображения, а не галлюцинации. Это, в частности, подчеркивал и сам Флобер. «Не отождествляйте, — писал он критику Тэну, — внутреннее видение художника с видением поистине галлюцинирующим. Мне отлично знакомы оба состояния, между ними имеется пропасть». О том же говорили и многие другие писатели. Например, Альфонс Додэ, который так же, как Флобер, был подвержен галлюцинациям, французский поэт Альфред де Мюссе, болгарский поэт Яворов и др.

Эту разницу между самым ярким образом представления и галлюцинацией четко сформулировал Шаляпин: «Когда я пою, воплощаемый образ передо мною всегда на смотру. Он перед моими глазами каждый миг. Я пою и слушаю, действую и наблюдаю. Я никогда не бываю на сцене один... На сцене два Шаляпина. Одни играет, другой контролирует...»

Из этого признания Шаляпина вытекает один очень важный вывод. Различие между представлениями и галлюцинаторными образами следует искать не в их содержании или же их характере, а в том, какую роль они играют в поведении человека. В том, как они влияют на его отношения с действительностью.

Если отправляться от этого наблюдаемого признака, то сразу обнаруживается коренное принципиальное различие. Галлюцинации, бред, гипнотические внушенные образы не обеспечивают правильного приспособления поведения человека к реальности. Если они управляют поступками и действиями человека, то эти поступки и действия оказываются ошибочными, неверными, т.е. не обеспечивают решения поставленных задач, нарушают равновесие между человеком и реальностью. Например, человек может разбиться или даже убиться, убегая от привидившихся ему врагов или преследующих его чудовищ и не видя действительных препятствий, которые стоят на его пути, не замечая реальных опасностей и т.п. Аналогично, сильнее, чем реальная обстановка оказываются галлюцинаторные голоса. Их приказы, которым невозможно отказать, становятся иногда причиной поджогов, убийств, самых диких поступков. По-видимому, сказанное относится и к сновидениям, которые имеют в себе все признаки галлюцинаций и бреда. От губительных для индивида поступков в этом случае его защищает лишь пассивное его состояние, то что галлюцинаторные переживания протекают в этом случае при выключенной активности и не могут поэтому влиять на действия и поступки.

Если мы теперь рассмотрим с той же точки зрения роль и функции представлений, то увидим, что они, наоборот, позволяют человеку лучше приспособляться к реальности, используя прошлый опыт и руководствуясь образом будущего.

Чем же обуславливается такое коренное различие в жизненной функции галлюцинаций, с одной стороны, и представлений — с другой. Ведь и те и другие являются так или иначе переработанными образами прошлого перцептивного опыта человека? Ответ на это, по-видимому, надо дать следующий. При представлении воспроизводится образ некоторого предмета или явления, который в данный момент отсутствует. Но одновременно с этим сознается, что это не сама реальная вещь, а только ее образ в голове. Именно это сознание и позволяет верно регулировать поведение, правильно учитывать реальную обстановку и ситуацию. При галлюцинации и других галлюцинаторных переживаниях этого нет. Возникающие образы переживаются не как представления, а как восприятия, т.е. сопровождаются ощущением или переживанием полной их реальности.

Так, например, больная сосудистым заболеванием головного мозга, которую наблюдал психиатр Мясищев, была способна вполне разумно судить о действительности, рассказать о своих семейных делах, о прослушанной музыке и т.п. Но она же смертельно обижалась, когда в ответ на ее заявление о том, что комната полна кошек, что на диване лежит какой-то чужой человек, что статуэтки, стоящие на серванте, пляшут, ей говорили, что это ей кажется. При этом больной обычно совершенно не способен даже задаться вопросом о том, откуда взялись эти кошки или неизвестный человек, почему пляшут статуэтки и пр. Убежденность в реальности галлюцинируемых предметов обычно настолько велика, что встретив недоверие или опровержение со стороны окружающих, больной скорее готов подозревать, что все окружающие ненормальны, чем хотя бы на минуту усомниться в нормальности собственных восприятий. Как сформулировал это один английский психолог, при галлюцинировании больной всегда уверен, что сам он в полном порядке, а ненормален окружающий его мир.

То же относится и к переживанию гипнотически внушенных галлюцинаций, или галлюцинаций под влиянием наркотиков, или галлюцинаторных переживаний во сне. Реальность этих переживаний настолько сильна, что при внушенном ожоге у загипнотизированного появляются волдыри и все признаки ожогов, хотя в действительности никто его не обжигал. Или, например, в одном опыте человеку внушили под гипнозом, что тело его больше не ощущает боли, ибо вся чувствительность ушла из него в стакан с водой, который больной держит в руке. И человек безболезненно переносил уколы иглой, но страшно кричал в тот момент, когда иглу макали в воду.

Таким образом, галлюцинаторные видения отключают человека от реальности, заслоняют и заменяют ему реальность. Именно поэтому они искажают его поведение, делают его неприспособленным к действительной фактической окружающий обстановке.

При этом, как уже отмечалось, яркость, устойчивость, полнота и т.д. не являются решающим отличительным признаком, который позволяет отделить галлюцинаторные образы от образов представлений. Галлюцинации и сновидения могут быть фрагментарными, текучими, схематичными и прозрачными. А представления, как мы видели, наоборот, могут быть чрезвычайно яркими, полными, детальными и устойчивыми. Отличительным признаком является, как мы видели, то, что и для галлюцинаций и для восприятий характерно непосредственное переживание образа, как реальности, а для представления характерно, наоборот, переживание нереальности, субъективности возникающего образа. Итак, чтобы психический образ стал представлением, необходимо особое отношение к нему. Мы должны сознавать, что наши чувственные переживания это не сама вещь, а только образ, который ее представляет. Он представительствует предмет или класс предметов, а не переживается как сами эти предметы. Предметы, которые он представительствует и изображает, составляют смысл представления. Ту же мысль можно сформулировать по-другому. Представления — это не просто психические образы каких-то предметов, а это — образы плюс смысл.