Екатерина Михайлова - Я у себя одна, или Веретено Василисы

Разумеется, мы остаемся оборотнями. Мы будем поддерживать разговор. О машинах, о карьерах и даже о дайвинге и рафтинге, если нужно будет. Ра­зумеется, мы не будем затевать за общим столом разговора о том, как ре­жутся зубки у ребенка, или о том, как функционирует наш организм; не будем говорить не только о тряпках, но и о своих делах. И еще о многом-многом другом. Мы существуем в системе определенных ожиданий. Если хотим быть в этой жизни успешными, принятыми в домах, благосклонно оцененными, а не обруганными нашими спутниками жизни, мы будем иг­рать по правилам. И помнить, что это не наши правила, — это правила, ко­торым мы всего лишь подчиняемся. Но подчиняемся так давно, что они уже стали частью внутренней цензуры.

Однажды мне случилось со всего маху напороться на такой вот "забор" в собственном сознании. История прошлая и сугубо личная, но в качестве иллюстрации расскажу. Дело происходило "в гостиной", и принимала я двух весьма респектабельных американцев — банкира и профессора пси­хологии. Это был именно домашний ужин, никакой не прием — по-просто­му, с играющим под столом ребенком; как живем, так и живем. Год на дво­ре стоял девяносто второй. Знакомы между собой гости не были, весь та­нец взаимного приглядывания, оценки, выяснения who is who происходил на наших с мужем глазах. Разумеется, подавалась домашняя еда: пирог с капустой, какая-то рыбная солянка и прочие грибочки с огурчиками. Джон и Джеффри все это охотно и с энтузиазмом кушали, постепенно проника­ясь друг к другу все большей симпатией. Вот уже и о своих детях и женах заговорили; выяснилось, что у Джеффри ребенок приемный — некие ме­дицинские проблемы не позволили родить своего, а у Джона жена тоже долго не могла родить второго, ну, и так далее. И зубки, и памперсы, и все вполне заинтересованно, с юмором и симпатичными байками про бессон­ные ночи на первом году жизни детенышей и нравы американских акуше­ров и педиатров. "А ты как рожала? — спросил кто-то из гостей. — Тебе кесарево предлагали? А почему отказалась?". Мой вполне приличный анг­лийский стремительно таял: вдруг оказалось, что в активном словаре про­сто нет нужных понятий. Я видела, что два солидных господина не "прика­лываются", а действительно считают эту сторону жизни нормальной и ин­тересной темой для разговора; они ждали от меня не вежливой отговорки, а ответов. Отвечать было очень трудно. И не от излишней застенчивости. Во всей ситуации ощущалось что-то совершенно невероятное — начиная с того, как серьезно и доброжелательно смотрели мои гости, и кончая их осведомленностью о тонкостях родовспоможения. В голове что-то не укла­дывалось. Мило отшутиться, сменить тему и подать десерт? Но я же чув­ствовала, что вот это — как раз и есть нормальный разговор равных взрос­лых людей, и неужели я предпочту в очередной раз слегка приврать? Да ни за что! Рассказала я, почему отказалась от кесарева сечения. И англий­ский вдруг улучшился: "правду говорить легко и приятно"...

При внимательном наблюдении за собой и другими становится как-то по­нятней легенда о женской лживости: это ровно то, что и заказывали. В "Царевне-лягушке" герой захотел узнать всю правду, какая-то часть прав­ды ему сильно не понравилась, вот он, дурак, и сжег лягушачью шкурку, и пришлось ему потом свою царевну долго, трудно, мучительно отвоевывать назад. Если бы существование лягушачьей шкурки не было для него про­блемой — для нее-то оно проблемой не было, — может, сказка была бы со­всем другая. Кстати, знаете ли вы, за что героиня — а ее тоже звали Васи­лисой Премудрой — была превращена в пучеглазое земноводное? По од­ной из версий дело было так: "старый старичок" расспрашивает Ивана-ца­ревича о его несчастье и говорит: "Эх, Иван-царевич, зачем ты лягушачью кожу спалил? Не ты ее надевал, не тебе ее было снимать. Василиса Пре­мудрая хитрей, мудрей своего отца уродилась. Он за то осерчал на нее и велел ей три года быть лягушкой. Ну, делать нечего, вот тебе клубок: куда он покатится, туда и ты ступай за ним смело". Клубок, конечно, приводит к Бабе-яге, куда же еще? Дорого, ох, дорого обходится девушке неуместная мудрость...

Раз уж заговорили о сказках, я позволю себе вспомнить еще одну группо­вую сессию: мы совместными усилиями исследовали сказку "Морозко". По­мните: падчерица, бедная, трудолюбивая, и мачехина дочка, ленивая, кап­ризная, вздорная, взбалмошная. Отправляют их в лес. Первую отправила мачеха, чтобы там она замерзла. Вот девушка сидит, зубами лязгает, тут появляется Мороз Иваныч и спрашивает ее: "Тепло ль тебе, девица?" — "Тепло, дедушка", — отвечает она. А он пуще холоду нагоняет: "Тепло ль тебе, девица?" — "Тепло, дедушка", — отвечает девица, уже почти не раз­жимая заледеневшие губы. А глупая, ленивая мачехина дочка на вопрос "фигуры патриархальной власти" правду ответила. Мы все помним, чем кончилась сказка: только косточки от нее и остались.

Это серьезное и грозное напоминание: когда некто, обладающий статусом и властью, спрашивает нас, как мы себя чувствуем "на его территории", мы всегда должны чувствовать себя хорошо. Это правильный ответ. А мачехи­на дочка, как бы она ни была несимпатична, не прошла жестокую школу принуждения, которую прошла падчерица. Поэтому ей ничто не подсказа­ло, что с "фигурами власти", от которых зависит жизнь, на правде далеко не уедешь. Вот какая интересная история.

А теперь давайте-ка заглянем в спальню. Мы все сейчас люди эмансипиро­ванные, у нас никаких табу на обсуждение сексуальности не осталось. Именно поэтому "заглядывать в спальню" стало куда менее интересно, чем в ханжеские времена, когда это было рискованным, почти неприличным разговором. Люди сейчас гораздо более увлеченно обсуждают деньги, чем секс. По окончании акта любви он задает ей сакраментальный вопрос: "До­рогая, тебе хорошо?" А теперь представим, что дорогая отвечает: "Ты зна­ешь, милый, если честно, очень сводит судорогой левую ногу, наверное, бо­соножки были неудобные". Или говорит: "Да, все в порядке, только давай сейчас сразу будем спать, мне вставать завтра в шесть", или еще какую-ни­будь правду. Мы уже понимаем, что ответ неверен, обида будет смертель­ной, и как бы это ни было подсахарено и смягчено, все равно правильный ответ только один. Если это случайный, временный партнер, то "Это была феерия, экстаз, никогда и ни с кем ничего подобного". А уж если собствен­ный муж, то тогда ответ куда важнее, от него зависит больше — мы же не хотим, чтобы он весь следующий день куксился и крысился. И тогда это "Как в двадцать лет!" или "Как еще никогда". Кстати, говорят, что такого рода ответы особенно хорошо удавались проституткам всех времен и наро­дов в приличных борделях. И что же удивительного? В том месте, где На­стоящая Женщина должна исполнять роль проститутки, ждут и ответа про­ститутки.