Карл Юнг - Символы и метаморфозы. Либидо

Именно это обстоятельство, по-видимому, и явилось причиной гибели культа Митры, когда этот культ принял более внешние формы выражения: взор той эпохи должен был быть отведен от мирской красоты Августин (Исповедь, кн. X, гл. 6) верно замечает: "Люди становятся поданными творения вследствие любви к последнему".

Августин (Исповедь, кн. X, гл. 6) говорит: "Что же я люблю когда я люблю Тебя, о Боже? Не телесный образ, не временную прелесть, не блеск света, столь излюбленный глазам, не сладостные мелодии разнообразных песен, не нежный запах, цветов и благоухающих мазей и трав, не манну и не медь, не члены, которым приятны телесные объятия. Не это люблю я, люблю моего Бога. Но свет, голос, благовоние, явствы и объятия моего внутреннего человека; что светит моей душе, не будучи в пространстве; что звучит, не будучи во времени; что благоухает, не будучи разносимо ветром; что вкушается и не перестает быть желанным; что пребывает во взаимности, не будучи расторгнуто пресыщением. Вот что я люблю, любя моего Бога. Быть может здесь прелюдируется Семь печатей Заратустры (Nietzche, Werke 6, S. 33 ff.)".

См. его 41-ое письмо к Люцилию.

Кн. X, гл. 8.

В своих Grundlagen des 19. Jahrhundens Чэмберлен видит в этой проблеме биологическое самоубийство вследствие безмерного бастар-дирования тогдашних народов, живших вдоль берегов Средиземного Моря. Я полагаю, что бастардирование, наоборот, делает людей слишком обыкновенными в их жизнерадостности. Скорее можно предположить, что особенно тонкие и духовно высокостоящие люди, приходили в отчаяние от ужасной разорванности того времени (которая была лишь выражением разорванности отдельного индивида) и стремились покончить со своей жизнью, чтобы в себе привести к смерти старую культуру с ее бесконечной греховностью.

Bucolia. Ecl. IV.

Справедливость-право, дочь Зевса и Фемиды покинула со времени золотого века огрубевшую землю.

Ср. Apuleius, Metamorph. lib. XI.

Матфей 10, 34.

Гёте: Фауст. Перевод Николая Холодковского под редакцией Петра Вейнберга.

Фауст один:

Готов я в дальний путь! Вот океан кристальный

Блестит у ног моих поверхностью зеркальной

И светит новый день в безвестной стороне!

Вот колесница в пламени сиянья

Ко мне слетела! Предо мной эфир

И новый путь в пространствах мирозданья.

Туда готов лететь я-в новый мир,

О, наслаждение жизнью неземною!

Ты стоишь ли его, ты, жалкий червь земли?

Да, решено: оборотись спиною

К земному солнцу, что блестит вдали…

Фауст (во время прогулки):

О, дайте крылья мне, чтоб улететь с земли

И мчаться вслед за ним, в пути не уставая!

И я увидел бы средь золота лучей

У ног моих весь мир…

Предстали бы моря, заснувшие в тиши,

Пред изумленными глазами.

Уж солнце скрылось; но в душе больной

Растет опять могучее желанье……..

(Из этого ясно, что это тоже желание и тоже солнце).

Ср. Юнг: Diagnostische Assoziationsstudien u Psychologie der Dementia praecox, Кар. II und III.

В магическом папирусе, который Dieterich издал как литургию Митры, находится следующая песнь посвящаемого: есмь звезда, сопровождающая вас и источающая свет из глубины.

И цари из рода Сассанидов называли себя братьями солнца и луны. В Египте считали душу каждого государя осколком солнечного Хоруса — инкарнацией солнца.

Дневное исхождение из преисподней. См. Erman: Aegypten, S. 409 ff.

Ср. выше коронование. Перо — символ власти. Венец из оперения то же. что и корона из лучей. Коронование есть уже отожествление с солнцем. Так зубчатая корона появляется в изображениях на римских монетах с того времени, когда началось отождествление цезарей с непобедимым солнцем (solis invicti omes). Сияние вокруг головы святых есть образ солнца, так же как тонзура. У жрецов Изиды были выбритые блестящие макушки, как "звезды". Ср. Метаморфозы Апулея.

Ср. то, что я сказал по поводу этого в работе о Значении отца для судьбы каждого.

В тексте т. наз. Литургии Митры говорится: "Как только ты это скажешь, откроется сейчас же диск солнца". Мист просил, следовательно, в своей молитве о божественной силе, чтобы мочь раскрыть даже солнечный диск. И Шантеклер Ростана заставляет солнце взойти своим петушиным криком.

У Матфея (17, 20) читаем: "Ибо истинно говорю вам: если будете иметь веру в горчичное зерно и скажете горе сей: перейди отсюда туда; и она перейдет; и ничего не будет невозможного для вас".

Иоанн 10, 30: "Я и Отец одно".

"О двух телах" темный эпитет, если не признать, что тогдашним мистериям известна двутелесность Спасенного являлась атрибутом и божества, а, следовательно, и libido. В культе Митры богом-духом, по-видимому, является Митра, а богом-природою — Гелиос, видимый наместник божества. Ср. дальше о смешениях Христа с солнцем.

Ренан (Философские диалоги и отрывки) говорит: "До того, как религия дошла до провозглашения, что Бога надо искать в абсолютном, в идее, то есть вне мира, существовал лишь один культ разумный и научный: это был культ солнца".

Buber Ekstatische Konfessionen, S. 66.

Песни любви к Богу. Цит. из Buder. Ekstat. Konfess., S. 40. — Родственную символику можно найти и у Карлейля (О великом человеке): "Все великое в бытии действительно велико для него. Куда бы он ни обратился, он не может избегнуть этой величественной действительности. Это свойство его природы; именно это и придает ему величие. Устрашающею и дивною, действенною как жизнь, действенною как смерть, является ему вселенная. И если все забыли бы правду вселенной и поддались бы обманчивым миражам, он не сможет так поступить. Перед ним постоянно сияет пламенный образ". (Герои и поклонение героям.)

Buber 1. с. S. 45.

Я подчеркиваю это место потому, что образ этот заключает в себе психологический корень так называемого небесного странничества души, представление о котором восходит до глубокой древности. Это образ скитающегося солнца, которое от восхода до заката пробегает весь мир. Странствующие боги суть образы солнца, то есть libido. Это уподобление неизгладимо врезалось в человеческую фантазию. Приведу два характерных для этого стихотворения. Первое Страдания Матильды Везендонк:

"Солнце, плачешь каждый вечер и твои прекрасные глаза краснеют, когда ты купаешься в зеркале вод, и тебя настигает ранняя кончина. Но восстаешь в прежнем великолепии; блеск сумрачного мира, ты, пробуждаешься утром, подобное гордому победителю. Как могу я жаловаться, видя, что сердцу моему тяжело, когда даже солнцу приходится впадать в уныние, когда даже солнце должно заходить. И если жизнь порождает лишь смерть, если блаженство приносит только страдания, то как велика моя благодарность, что природа наделила меня таким страданием". Другое, параллельное этому стихотворение, принадлежит Рикарде Хух: "Подобно тому, как земля, расставаясь с солнцем, в спешном полете удаляется в бурную ночь, окутывая обнаженное тело в снежное звездное покрывало, в молчании, лишенная летней благодати; (подобно тому, как земля) глубже погружаясь в зимнюю тень, внезапно близится к тому, от чего она убегала; видит себя в горячих объятиях розового света, бросаясь навстречу потерянному супругу: — так шла я, страдая от кары изгнания, прочь от твоих очей навстречу злой доле, беззащитная, преданная пустынному северу, постоянно глубже склоняясь к смертному сну, и также (как земля) я пробудилась у твоего сердца, ослепленная великолепием утренней зари".