С Пролеев - Энциклопедия пороков

Капризные навсегда остались детьми. Их желание просто и естественно. Им хочется, чтобы мир принимал их такими, каковы они есть: чтобы люди были к ним понимающими и благосклонными, обстоятельства -- благоприятными, ход дел -- наилучшим, жизнь -- интересной и исполненной смысла. Они желают того же, что и все мы: чтобы все было, как надо; как желает в нас неведомая субстанция, именуемая душой. Но мы все, живущие в этом мире и мирящиеся с ним -- отступники. Мы отступились от самого естественного и изначального желания нашей души, оставив его далеко в детстве. Только капризные сохранили ему верность. Они, словно не замечая свойств действительности, упрямо и своевольно желают от мира милости и любви. Разве есть более наивная и благородная надежда?

Они невыносимы, когда что-то происходит, как говорится, "не по них". Но разве следует их за это обвинять? Ведь они хотят лишь, чтобы ход вещей находился в согласии с их душевными движениями; чтобы на каждое побуждение ума и сердца мир давал желанный отклик. Созвучия, понимания, приятия хочет тот, кто капризничает. А разве не этого хочет каждый? Разница только в том, что мы давно отреклись от этого желания, сочтя его невозможным и невыносимым. Мы стерпелись. Мы стали слишком трезвы, слишком разумны -- или, лучше сказать, сведущи. И вместе с тем -- слишком горьки или пресны (смотря по складу характера). Только капризный продолжает желать. Он длит то заветное чаяние, от которого мы сами давно отказались. Возблагодарим же его за это. Ведь он, отчасти, живет за всех нас. И, вынося его капризы, мы расплачиваемся за собственную косность и унылость.

Антипод капризного -- человек правильный и основательный. Однако основательность в людях вещь весьма условная и преходящая. Переменчивость более естественна для существ, живущих в зыбком и подвижном мире. Воздействие множества внешних обстоятельств и причин заставляет каждого из нас меняться, принимая то один, то другой облик, входя в разные роли и даже мнения свои изменяя от случая к случаю. Есть в этой зависимости от внешних влияний что-то унизительное. Нас словно влечет какая-то могучая сила, поворачивая так и эдак, ставя то на голову, то на ноги, заставляя то плакать, то смеяться. Как хотите, но в этом видится полное отсутствие характера.

Совсем иначе выглядит капризный человек. Он как будто самый переменчивый из смертных. Однако во всех его движениях одно остается неизменным: непослушание. Он страсть как не любит повиноваться какому-либо принуждению или диктату. Каприз -- это желание, не имеющее основания. Оно -чистый произвол; выходка воли, ничем не желающей себя стеснять. В капризе нет никакого смысла, кроме наслаждения своей свободой. Капризничая, мы как бы испытываем наше положение, измеряем степень своей независимости и несвязанности какими-либо ограничениями. Почему так поступает капризный?

В том, кто капризничает, всегда есть скрытая боль. Каждый каприз -признание в слабости и знак ее. Но не всякая слабость от немощи. В натурах, полных жизни, слабость выдает лишь их чуткость, ранимость, восприимчивость. Не нужно думать, будто грубость кожи-- лучшее из'человеческих качеств. Мы же все-таки люди, а не носороги. Основа нашей силы состоит в способности ощутить и понять то, что недоступно другим существам. А этой способности не приобрести тому, кто избегает сострадать и воспринимать, отзываться и переживать. Чувства открывают нам мир. Избегая их, мы предохраняемся от многих скорбей и трудностей. Но и мир наш тогда сжимается до точки, теряющейся где-то в желудке, мизинце левой руки или ножке кухонного стола.

Капризный инстинктивно ужасается этой потери. Он хочет всего. Свойство, признаемся, неудобное для окружающих. Однако больше всего оно ранит своего обладателя. Мне становится не по себе, когда я думаю, через какую череду травм обречен проходить капризный человек. В каждом капризе скрыто удивительно открытое, по-детски обезоруживающее ожидание. И почти всегда оно оборачивается разочарованием. На каприз -- удар. Душа капризной натуры должна быть избита, как боксерская груша. Она -- жертва своей наивности, своей неудовлетворенной потребности в любви, своего безответного доверия к миру. Разве, осознав это, мы не проявим большей терпимости к прихоти нашего ближнего? Давайте хоть иногда потакать капризам друг друга. Кто знает, быть может мир от этого станет чуть добрее, а мы -- немножко свободнее...

Спесивость возникает из преувеличенного мнения человека о собственных достоинствах -- либо личных, либо же достоинствах того, чем он обладает. В каждом движении спесивого человека видится чувство превосходства. Каждым своим жестом, действием, выражением лица стремится такой человек унизить окружающих и доказать их полную ничтожность.

Спесивость не существует без скрытого злорадства. Обычно свойственна она особенно глупым людям, получившим свои действительные или мнимые преимущества перед другими всего менее собственными усилиями и дарованиями, а почти всегда -- незаслуженно и случайно. Спесивость с особой силой проявляется в том, кто вознесен силою обстоятельств, как говорится, "из грязи в князи". Именно потому проявления спесивости столь отвратны, что выдают неуверенность превознесенного, смутно ощущаемую им несправедливость собственного положения. Из этой бессознательной тревоги, из этой невольной униженности своим высоким положением и рождается спесивое поведение.

Спесивый обычно общается молча, ибо окружающее ничтожно в его глазах и достойно только презрения. Склонность поучать развита в нем необычайно, хотя проявляется нечасто. Спесивец своим нравоучением выказывает снисходительность, душевную расположенность, благоволение. Словом, поучением спесивец одаривает, отчего оскорбляется при всяком возражении. Однако гораздо чаще он предпочитает выражать свое превосходство внушительным молчанием и гримасой на лице. Он презирает молча, и так же молча дает всем понять свою незаурядность. Всего больше он ненавидит тех, кто не обращает внимания на его замечательные качества и легкомысленно не считается с ними. Тогда спесивец дает понять "кто есть кто". Если же и это не возымеет желанного действия, тогда спесивец люто ненавидит.

Спесивого человека стоит пожалеть. Он, бедняга, никогда не остается один. Вечно вместе с ним и рядом с ним его исключительность. Он носит ее, как улитка свою ракушку. Но если ракушка все-таки дом и убежище, охраняющее своего обладателя, то исключительность предмет куда более неудобный. Представьте, если бы к Вам привязали стул, или настольную лампу, или небольшой шлифовальный станок. Представьте, и посочувствуйте спесивому человеку. Неустанно и неусыпно охраняя свое достояние, спесивец так раскаляется от вечного напряжения, что начинает шипеть, подобно раскаленной сковороде, на которую попала капля воды. Любой пустяк способен вывести спесивца из себя. Он -- самое неуравновешенное существо на свете.