Волес Диксон - ДВАДЦАТЬ ВЕЛИКИХ ОТКРЫТИЙ В ДЕТСКОЙ ПСИХОЛОГИИ

К счастью для нас, ученых, природа предложила нам механизм, достаточно точно соответствующий этой исследовательской задумке. Речь идет о близнецах. Близнецы чем-то напоминают собственную попытку Матери Природы провести эксперимент, чтобы ответить на вопрос о «природе — воспитании».

Идентичные близнецы возникают при расщеплении единственной яйцеклетки, оплодотворенной одним сперматозоидом. Если оба близнеца появляются из одной оплодотворенной яйцеклетки, то таких идентичных близнецов называют монозиготными (что означает «из одной оплодотворенной яйцеклетки»). Но самое важное здесь то, что поскольку оба близнеца происходят из одной оплодотворенной яйцеклетки, то они генетически идентичны. Братские близнецы происходят из двух яйцеклеток, оплодотворенных двумя разными сперматозоидами, поэтому их называют дизиготными (что означает «из двух оплодотворенных яйцеклеток»). Дизиготные близнецы генетически схожи друг с другом не больше, чем любая другая пара сиблингов (детей от одних родителей), которые, в среднем, имеют лишь 50% общих генов.

Вся научная прелесть близнецов заключается в том, что оба члена близнецовой пары находятся в среде, одинаковой настолько, насколько это только возможно. С точки зрения всех практических целей получается, что монозиготные близнецы, воспитанные в одной семье, имеют одинаковую генетическую организацию и находятся практически в одинаковой среде. Дизиготные близнецы, напротив же, генетически схожи лишь на 50% (в среднем), но также находятся практически в одинаковой среде. Все что требуется для того, чтобы осмыслить роль генетики, — это сравнить, насколько монозиготные близнецы схожи между собой с точки зрения определенной психологической особенности, например, IQ, по отношению к тому, насколько схожи между собой дизиготные близнецы с точки зрения той же особенности. Если степень сходства между монозиготными близнецами выше, чем между дизиготными, то это значит, что в основе изучаемой особенности должен лежать генетический компонент. Конечно же, Анастази этого не было достаточно, поскольку, как мы уже видели, все согласны с тем, что все психологические особенности содержат определенный генетический компонент. Для Анастази более интересным было бы сравнение поведенческого сходства дизиготных близнецов с поведенческим сходством обычных биологических братьев и сестер (сиблингов). Поскольку в случае дизиготных близнецов, как и в случае обычных сиблингов, известно генетическое соотношение (50% сходства), соответственно, различия в степени сходства должны быть следствием различий в среде. Следующим шагом могло бы стать определение и документальное подтверждение того, какие различия в среде коррелируют с различиями между дизиготными близнецами, в сравнении с различиями между прочими биологическими сиблингами. Выводы

Опубликованная в 1958 году статья Анастази была революционной, потому что она потребовала, чтобы ученые занялись поиском возможных путей к ответу на вопрос как, касающемуся взаимодействия между природой и воспитанием; взаимодействия, которое приводит к появлению невероятного разнообразия психологического потенциала человека. Анастази высказала мнение о том, что недостаточно просто утверждать: природа и воспитание, генетика и среда, наследственность и опыт производят совместную работу. Всем это и так уже известно. Да уж! А необходимым было понимание того, как они производят совместную работу.

Очевидно, что призыв Анастази очень хорошо работал на протяжении нескольких десятилетий, начиная с того момента, как ее статья была опубликована. Но вместе с тем она дала нам понять, что люди не будут больше увеличивать количество исследований по вопросу «природа — воспитание». В 1958 году Анастази написала: «Два или три десятилетия назад так называемый вопрос о среде — наследственности был центром жарких споров. Но, с другой стороны, сегодня для многих психологов данная проблема утратила свой смысл». Однако, начиная с 1958 года, происходило здоровое, но иногда пугающее возрождение интереса к этой теме. Такой интерес был мотивирован, главным образом, заботой о здоровье и поддерживался рядом откровенно радикальных технологических инноваций в биохимии, биотехнологии, хирургии и техниках воссоздания работы мозга. На самом деле современная наука настолько продвинулась в решении вопроса «природа — воспитание», что большинство границ между тем, что такое природа, и тем, что такое воспитание, как кажется, стали размытыми до такой степени, что их практически не видно.

Возьмем, к примеру, терапию, связанную с пересадкой генов. Технологии стали столь совершенными, что позволяют ученым в настоящее время удалить или исправить у отдельно взятого человека гены, обусловливающие наличие заболевания, оставив на их месте здоровые версии тех же самых генов. Например, ученые, работающие в Онкологическом Центре в Техасе (M.D. Anderson Cancer Center in Texas), модифицировали вирус, который, как было известно, вызывает обычную простуду. Модифицированный вирус был введен в кровь пациентов, больных определенной формой рака легких. Но вместо того чтобы инфицировать здоровые ткани организма, вирус начал инфицировать ра ковые клетки и исправлять ген, отвечающий за образование рака легких! Здесь речь идет о случае, когда различие между природой и воспитанием весьма размыто. Если «исправленная» генетическая организация ракового больного позволяет ему вернуться к нормальной жизни и освободиться от болезни, то вы бы стали рассматривать это как результат влияния генетики или среды? Аргументы можно привести в защиту обеих позиций. С одной стороны, вы могли бы сказать, что избавление от болезни имеет генетическую основу, поскольку у человека был ген, избавляющий от болезни. Но с другой стороны, вы могли бы сказать, что избавление от болезни имеет средовую основу, поскольку ген, избавляющий от болезни, появился на свет благодаря ученому и его одомашненному вирусу.

Кроме того, существует целая проблема пластичности в развитии головного мозга. Большинство людей, вероятно, даже не представляют себе, насколько сложно протекает здоровое развитие мозга. Я могу предположить наличие у среднестатистического человека мнения, что наши гены просто «говорят» клеткам нашего мозга (называемым нейронами), куда им «идти» и что делать. Но при наличии свыше 100 биллионов нейронов, каждый из которых соединяется с сотнями или тысячами других нейронов, нашим генам понадобилось бы отправить несколько триллионов команд, чтобы быть уверенными в том, что наш мозг развивается правильно! Но как оказывается, наш мозг развивается вовсе не так. Вместо этого нейроны в нашем мозге узнают о том, куда им идти, и с какими другими нейронами им соединяться, из общения с другими близлежащими нейронами. Конечно же, в движение все приводится генами, но итоговая структурная архитектура мозга определяется, в конечном счете, сотнями триллионов непродолжительных разговоров, имеющих место между всеми этими маленькими нейронами.