Люк Райнхарт - ДайсМен или человек жребия

Без видимого раздражения он выпустил в потолок еще одно энергичное облако-гриб. Я крутил в руках кубик, нервно поглаживая пальцами маленькие точки. Я продолжал смотреть на него, а он на Фрейда.

— Тим, я не собираюсь еще раз спорить с тобой о достоинствах и недостатках дзэна. Я уже говорил тебе, что не могу сформулировать то, что дал мне дзэн.

— Умственное малокровие — вот что он тебе дал.

— Может, он дал мне смысл. Ты знаешь, что восемьдесят процентов того, что печатают в психоаналитических журналах, — дерьмо. Бесполезное дерьмо. В том числе мое. — Я помолчал. — В том числе… и твое.

Он задумался, а потом хихикнул.

— Тебе известен первый принцип медицины: нельзя вылечить пациента, не взяв его дерьма на анализ, — сказал он.

— А кого нужно лечить?

Он лениво перевел взгляд, посмотрел мне в глаза и сказал:

— Тебя.

— Ты анализировал меня. В чем проблема? — я пристально посмотрел на него в ответ на его пристальный взгляд.

— Ничего такого, чего нельзя было бы вылечить небольшим напоминанием, что такое жизнь.

— Какая чушь, — сказал я.

— Ты не из тех, кто любит себя подстегивать, а тут появляется дзэн и говорит: «плыви с потоком».

Он помолчал и, не отводя взгляда, бросил трубку в пепельницу на столик рядом.

— Твой поток, как и следовало ожидать, застыл.

— Готовит хорошую плодородную почву, — сказал я с попыткой засмеяться.

— Ради Бога, Люк, не смейся, — сказал он громко. — Ты сейчас живешь впустую. Растрачиваешь свою жизнь.

— Разве не все мы заняты тем же?

— Конечно, нет. Джейк не тратит жизнь впустую. Я не трачу. Хорошие люди в любой профессии не тратят. И ты не делал этого еще год назад.

— Когда я был младенцем, то по-младенчески говорил [29] Первое послание к Коринфянам 13:11. …

— Люк, Люк, послушай меня, — взволнованно сказал он.

— Ну и?..

— Давай продолжим твой анализ.

Я потер кубик о тыльную сторону руки и, не успев подумать, ответил:

— Нет.

— Да что с тобой? — сказал он резко. — Почему ты потерял веру в значимость своей работы? Объясни, сделай такую милость!

Сорвавшись со стула, как блокирующий полузащитник при виде удара на квотербека, я в два шага проскочил мимо доктора Манна через всю комнату к большому окну с видом на Центральный парк.

— Мне скучно. Скучно. Прости, но мне нечего больше тебе сказать. Мне наскучило дотягивать несчастных пациентов до скуки нормальных людей, наскучили банальные эксперименты, пустые статьи…

— Это симптомы, а не анализ.

— Испытать что-то в первый раз… Первый воздушный шарик, поездка в другую страну. Пылкая страсть с новой женщиной. Первая зарплата, неожиданность первого большого выигрыша за покерным столом или на ипподроме. Волнующее уединение, когда ты путешествуешь автостопом и стоишь на шоссе на ветру в ожидании, что кто-то остановится и предложит подвезти — может быть, до городка в трех милях по дороге, может быть, до новой дружбы, может быть, до смерти. Радостное возбуждение, которое испытываешь, когда понимаешь, что наконец написал хорошую статью, сделал блестящий анализ или отбил классную подачу слева. Захватывающее ощущение новой философии жизни. Или нового дома. Или своего первого ребенка. Вот чего мы хотим от жизни, а сейчас… всё это ушло, и ни дзэн, ни психоанализ, похоже, не способны это вернуть.

— Ты говоришь как разочарованный второкурсник.

— Те же старые новые края, то же старое прелюбодеяние, те же приобретения и траты, те же заторможенные, безысходные, одинаковые лица людей, приходящих в кабинет на анализ, те же результативные, бессмысленные подачи. Те же старые новые философии. И то, с чем я связал свое эго, психоанализ, вряд ли способно хоть сколько-нибудь решить эту проблему.

— Очень даже способен.

— Поскольку анализ, если бы он действительно шел правильным путем, был бы способен изменить меня, изменить всех и вся, устранить все нежелательные невротические симптомы и сделать это гораздо быстрее, чем за два года, которые нам требуются, чтобы достичь более-менее заметных изменений в людях.

— Ты грезишь, Люк. Это невозможно. Ни в теории, ни на практике невозможно избавить индивидуума от всех его нежелательных невротических симптомов, напряжений, зависимостей, комплексов и что там еще.

— Тогда, может быть, теория и практика ошибочны.

— Без сомнения.

— Мы можем совершенствовать растения, переделывать машины, дрессировать животных, так почему этого нельзя сделать с людьми?

— Бога ради! — доктор Манн ожесточенно постучал трубкой о бронзовую пепельницу и посмотрел на меня с раздражением. — Ты грезишь. Утопий не существует. Не может быть совершенного человека. Жизнь каждого из нас представляет собой ограниченную во времени серию ошибок, которые имеют тенденцию становиться стойкими, повторяющимися и необходимыми. Личный афоризм каждого человека о себе гласит: «Поистине, все хорошо, что есть [30] Поуп А. Опыт о человеке. Приводится в переводе В. Микушевича. в этом наилучшем из всех возможных людей» [31] Аллюзия на еще одного великого оптимиста — Лейбница — и его «наилучший из всех возможных миров». . Всё, к чему стремится… к чему стремится человеческая личность, — это застыть трупом. Трупы никто не изменяет. Трупы не переполнены энтузиазмом. Ты прихорашиваешь их немножко и приводишь в состояние, в котором на них можно смотреть.

— Я полностью согласен: психоанализ редко прерывает это окоченение личности, ему нечего предложить человеку, которому скучно.

Доктор Манн буркнул, или фыркнул, или что-то в этом роде, а я отошел от окна и посмотрел на Фрейда. Фрейд взирал серьезно и, похоже, был недоволен.

— Должен быть какой-то другой… другой секрет [богохульство!], какое-то другое… волшебное снадобье, которое позволит определенным людям радикально изменить свою жизнь, — продолжил я.

— Попробуй астрологию, И-Цзин, ЛСД.

— Фрейд привил мне вкус к поиску философского эквивалента ЛСД, но действие собственного снадобья Фрейда, похоже, теряет силу.

— Ты витаешь в облаках. Ты ждешь слишком многого. Человеческое существо, человеческая личность представляет собой совокупность накопленных ограничений и потенциальных возможностей индивидуума. Убери все его привычки, зависимости и канализированные влечения — и его не будет.

— Тогда, вероятно, нам следует избавиться от «него». Он помолчал, будто пытаясь осознать сказанное мной, и когда я повернулся, удивил меня, произведя два пушечных выстрела дымом из уголка рта.

— Ох, Люк, опять этот чертов восточный мистицизм. Если бы я не был самим собой — обжорой за столом, неряхой в одежде, мягким в речах и жестким в преданности психоанализу, успеху, публикациям — и не проявлял во всем этом завидного постоянства, у меня бы никогда ничего не получилось. И кем бы я был тогда?