Лоренц Конрад - Так называемое зло

Поведение этого гусака ясно показывает, что даже стимулы, совершенно определенно запускающие агрессию, вызывают, если они исходят от партнера, только триумфальный крик, но не нападение. У белых гусей церемония не разделяется на два акта не так отчетливо, как у серых, у которых первый акт содержит больше агрессии и направлен вовне, а второй состоит почти исключительно в социально мотивированном обращении к партнеру. По-видимому, белые гуси вообще, и в особенности их триумфальный крик, сильнее заряжены агрессивностью, чем наши дружелюбные серые. В отношении этого признака триумфальный крик у белых гусей примитивнее, чем у их серых родственников. Поэтому в описанном аномальном случае стало возможным возникновение формы поведения, полностью соответствующей по механике своих побуждений тому первоначальному переориентированному нападению, нацеленному мимо партнера, с которым мы познакомились на примере цихлид. К этому явлению применимо введенное Фрейдом понятие регрессии.

Несколько иной процесс регрессии может внести определенные изменения также и в триумфальный крик серого гуся, а именно в его наименее агрессивную вторую фазу, и в этих изменениях отчетливо проявляется изначальное участие инстинкта агрессии. Это в высшей степени драматичное событие случается лишь тогда, когда два сильных гусака вступили в союз триумфального крика. Как мы уже говорили, даже самая боеспособная гусыня уступает в борьбе самому маленькому гусаку, так что ни одна нормальная пара гусей не может выстоять против двух таких друзей, и потому они обычно стоят в ранговом порядке очень высоко. С возрастом и благодаря долгому пребыванию в высоком ранге у них растет «самоуверенность», т. е. уверенность в победе, а вместе с ней и агрессивность. Одновременно, вместе со степенью знакомства партнеров, т. е. с продолжительностью союза, возрастает интенсивность их триумфального крика. Понятно, что при таких обстоятельствах церемония единства пары гусаков приобретает столь высокую степень интенсивности, какая у разнополой пары не достигается никогда. Неоднократно упоминавшихся Макса и Копфшлица, «женатых» уже девять лет, я узнаю издали по безумной восторженности их триумфального крика.

Изредка бывает, что триумфальный крик таких гусаков выходит из всяких рамок, доходит до экстаза, и тогда происходит нечто весьма странное и жуткое. Звуки становятся все громче, сдавленнее и быстрее, шеи вытягиваются все более горизонтально, теряя тем самым характерное для церемонии приподнятое положение, а угол, на который отклоняется переориентированное движение от направления на партнера, становится все меньше. Иными словами, ритуализованная церемония при чрезмерном нарастании интенсивности все больше и больше утрачивает признаки, отличающие ее от неритуализованного прототипа. Таким образом, при этом происходит настоящая регрессия в смысле Фрейда: церемония возвращается к эволюционно более раннему, первоначальному состоянию. Впервые такую «деритуализацию» (“Еntritualisierung”) обнаружил И. Николаи, изучая снегирей. Церемония приветствия у самок этих птиц, как и триумфальный крик гусей, возникла посредством ритуализации из исходных угрожающих жестов. Если усилить сексуальные побуждения самки снегиря долгим одиночеством, а затем поместить ее вместе с самцом, она преследует его жестами приветствия, принимающими агрессивный характер тем отчетливее, чем сильнее напряжение полового инстинкта.

Такой экстаз любви-ненависти двух гусаков может на любом уровне прекратиться; затем снова начинается триумфальный крик, все еще крайне возбужденный, но завершающийся нормально – тихим и нежным гоготанием, – хотя только что жесты угрожающе приближались к проявлениям яростной агрессивности. Даже тот, кто наблюдает это впервые, ничего не зная о только что описанных эволюционных процессах, испытывает при виде подобных проявлений чересчур пылкой любви какое-то неприятное чувство. Невольно приходят на ум выражения вроде «Так тебя люблю, что съел бы», и вспоминается старая мудрость, которую так часто подчеркивал Фрейд: обиходный язык верно и надежно чувствует глубочайшие психологические взаимосвязи.

Однако в единичных случаях – в наших протоколах за десять лет наблюдений их всего три – деритуализация, дошедшая до наивысшего экстаза, не отступает. Тогда происходит непоправимое: угрожающие и боевые позы гусаков приобретают все более чистые формы, возбуждение доходит до точки кипения, и бывшие друзья внезапно хватают друг друга за шиворот и обрушивают друг на друга град ударов ороговелыми сгибами крыльев, звуки которых разносятся очень далеко. Такую смертельно серьезную схватку слышно буквально за километр. В то время как обычная драка гусаков из-за соперничества за самку или за место для гнезда редко длится больше нескольких секунд и никогда не продолжается больше минуты, при одном из трех боев между бывшими партнерами по триумфальному крику мы запротоколировали продолжительность схватки в целых четверть часа после того, как бросились к ним издалека, встревоженные шумом сражения. Ужасающая, ожесточенная ярость таких схваток, видимо, лишь в малой степени объясняется тем, что противники очень хорошо знакомы и потому испытывают друг перед другом меньше страха, чем перед чужими. Чрезвычайная ожесточенность супружеских ссор тоже возникает не только из этого источника. Я склонен считать, что в настоящей любви всегда спрятан такой заряд замаскированной союзом латентной агрессии, что при разрыве союза возникает тот отвратительный феномен, который мы называем ненавистью. Нет любви без агрессии, но нет и ненависти без любви!

Победитель никогда не преследует побежденного, и мы ни разу не видели, чтобы между ними возникла новая схватка. Напротив, в дальнейшем эти гусаки намеренно избегают друг друга; когда гуси большим стадом пасутся на болотистом лугу за оградой, они всегда находятся в диаметрально противоположных точках. Если они все же оказываются рядом – не заметив друг друга вовремя или благодаря нашему вмешательству, предпринятому ради эксперимента, – то возникает, пожалуй, самое странное поведение, какое мне приходилось видеть у животных; трудно решиться описать его, не опасаясь навлечь на себя подозрение в крайнем очеловечении: гусаки смущаются! Они не могут видеть друг друга, не могут друг на друга смотреть. Их взгляды беспокойно блуждают вокруг, магически притягиваются к предмету любви и ненависти и отскакивают, как отдергивается палец от раскаленного метала; вдобавок они все время производят замещающие движения: оправляют оперение, трясут клювом нечто несуществующее и т. п. Просто уйти они тоже не в состоянии, ибо все, что может выглядеть как бегство, запрещено древним заветом – любой ценой «сохранять лицо». Поневоле становится жаль обоих; чувствуется, что ситуация чрезвычайно болезненна. Исследователь, занимающийся проблемами внутривидовой агрессии, дорого дал бы за возможность посредством точного количественного анализа мотиваций установить соотношения, в которых первичная агрессия и обособившееся автономное побуждение к триумфальному крику взаимодействуют друг с другом в различных частных случаях церемонии. По-видимому, мы постепенно приближаемся к такой возможности, но рассказ об этом завел бы нас слишком далеко.