Игорь Кон - Любовь небесного цвета

Поскольку гомоэротический взгляд играет важную роль в становлении поэтики мужского тела и изменении стереотипа маскулинности, некоторые авторы говорят о тенденции общей «гомосексуализации» культуры, видя в этом нечто порочное и опасное.

На мой взгляд, этот «диагноз» и связанные с ним опасения неосновательны. Сексуальное меньшинство никоим образом не может навязать обществу нечто такое, что противоречит глубинным тенденциям саморазвития культуры. Наоборот, мера его собственного влияния зависит от того, насколько его свойства и ценности созвучны или несозвучны этим общим тенденциям.

Происходящее на наших глазах изменение канона маскулинности не является исключительной заслугой геев хотя бы потому, что сами они не обладают ни монополией, ни привилегией на телесную открытость и эмоциональную раскованность. Тезис о том, что гомоэротический взгляд подрывает фаллоцентрическую модель маскулинности и образ «неэкспрессивного мужчины» — не констатация эмпирического факта, а только указание некоторой тенденции развития.

Гомосексуальный взгляд часто бывает столь же агрессивным или высокомерно оценивающим, как и гетеросексуальный. В гомосексуальных отношениях присутствуют и злоупотребление властью, и самоутверждение за счет другого, и принуждение. Если у геев меньше прямого насилия, чем в натуральной среде, то только потому, что среди них больше мазохистов, чем садистов, да и общественное сознание дает мужчине, независимо от его сексуальной ориентации, больше прав на относительно свободный выбор.

Некоторые «общемужские» трудности, включая мачизм, в геевской среде даже гипертрофируются.

Герой автобиографического романа Джона Речи «Номера» молодой хаслер Джонни Рио смотрит на людей отчужденно и не дружественно и больше всего на свете боится эмоциональной близости с кем бы то ни было: «Он никогда, никогда не даст кому-нибудь — мужчине или женщине — удовольствие почувствовать, что он желал его/ее настолько, чтобы инициировать контакт». Он никогда ни к кому не подойдет первым. Его сексуальные отношения с другими мужчинами, которые для него всего лишь «номера», — сплошное постоянное соперничество с ними и с самим собой. Этому стопроцентному Нарциссу нужно от других только подтверждение собственной привлекательности: «Джонни Рио прислоняется к стволу дерева. Мужчина склоняется перед ним. ТРИДЦАТЬ СЕДЬМОЙ!».

Жесткий фаллоцентризм был характерен и для битников — Гинзберга, Керуака и особенно Бэрроуза, который строго различал «сильных, мужественных, благородных» queers and женственных, достойных презрения fags.

Ни в своих «положительных», ни в своих «отрицательных» свойствах геи не образуют единой группы и не могут претендовать на исключительность. Как подчеркивает фотограф и искусствовед Мелоди Дэвис, при всех различиях мужского и женского, а также гетеро- и гомосексуального взгляда, «ни одна группа не обладает ни монополией на, ни иммунитетом от… нарциссизма, групповой идентификации, отталкивания, фетишизации, садизма и критического фаллоцентризма».

Некоторые открытия, приписываемые геям, параллельно с ними делали «натуралы». Среди писателей и художников, депатологизировавших мастурбацию и представивших ее не как болезнь, а как первый творческий акт подростка, в котором он открывает свою независимость от внешнего мира, было много геев (Пруст, Мисима, Кокто, Жене, Ишервуд, Турнье и др.). Для французского писателя-гея Даниэля Герена открытие мастурбации было «актом, который преобразил мою жизнь и посредством которого я больше, чем всем остальным, утверждал свою свободу». Но то же самое чувствуют многие «натуральные» подростки. «Мой член был единственной вещью, которую я на самом деле мог назвать своей», — вспоминает американский писатель Филипп Рот.

Если говорить об искусстве, то общий дух времени зачастую важнее индивидуальных особенностей художника.

Например, одним из элементов «открытия» мужского тела в дягилевских балетах были смелые новаторские костюмы. Официальной причиной увольнения Нижинского из Мариинского театра было обвинение в том, что на представлении «Жизели» он самовольно надел слишком тонкое облегающее трико, оскорбив чувства присутствовавшей на спектакле вдовствующей императрицы (сама Мария Федоровна это категорически отрицала). После парижской премьеры «Послеполуденного отдыха Фавна» Роден пришел за кулисы поздравить Дягилева с успехом, а издатель «Фигаро» Кальметт обвинил его в демонстрации «животного тела». Когда Мясин появился на парижской сцене в одной набедренной повязке из овечьей шкуры, язвительные журналисты переименовали балет из «Legende de Joseph » («Легенда об Иосифе») в «Les jambes de Joseph» («Бедра Иосифа») — по-французски это звучит почти одинаково. Однако эскиз «скандального» костюма нарисовал не Дягилев и не Кокто, а вполне «натуральный» и брезгливо относившийся к однополой любви Александр Бенуа. Чтобы восхищаться мужским телом и чувствовать его поэтику, вовсе не обязательно испытывать к нему сексуальные чувства. Эротика — понятие более сложное и богатое, судить о ней по наличию или отсутствию эрекции могут только эстетически и сексологически безграмотные люди.

Многие элементы современного канона молодого мужского тела (одежда унисекс, длинные волосы, серьги, татуировка, любовь к ярким цветам, некоторая расслабленность позы и т. п.) изобрели не геи, а хиппи, среди которых определенно преобладали «натуралы» (Тимоти Лири даже рекомендовал ЛСД как средство для лечения гомосексуальности). Как писал в 1970 г. один из идеологов «цветочного» поколения Джордж Леонард: «Мы больше не боимся показать вам то, что вы можете назвать „женственным“. Мы хотим показать, что у нас есть чувства, слабости, нежность, что мы — люди».

Разделение и противопоставление «любви» и «войны» («занимайся любовью, а не войной») было по самой сути своей антифаллическим. Для мачо эти активности практически совпадают: насилие и убийство возбуждают его и дают ему сексуальную разрядку, а в постели он опять-таки «воюет».

Кстати сказать, телесный и сексуальный нонконформизм не обязательно проявляются публично. Некоторые мужчины и женщины, вынужденные по роду своих занятий носить формальную, «гендерно-специфическую» одежду, надевают под нее экзотическое белье, делают на теле специфические наколки и т. п. Стоит человеку раздеться, как его тело сообщаете нем совершенно другую информацию, нежели его костюм, и эта информация считается более интимной и «подлинной».

Это влияет и на самосознание. Индивид осознает не только то, что под одеждой он голый, но и то, что его нагота — не такая, как у других. Молодой гей, сделавший себе татуировку по всему телу, за исключением самых открытых его частей, говорит, что для него это — не только интимное послание потенциальному зрителю, но и момент самоутверждения. Чувство своей раздвоенности и непохожести на других вносит в его жизнь элемент представления, игры, даже если в этом театре одного актера он также и единственный зритель.