Михаил Швецов - Врать или не врать? – II

Подобное сооружение меньшего размера встретилось путешественнику и во Фрежюсе, но следующие заметки будут для нас поинтересней: «С. 72. По дороге из Вьена в Дофине… встречаешь необычайный памятник, который называют «Игла» или «Пирамида». Это в самом деле четырёхгранная пирамида, частично полая (моё выделение); она покоится на высоком четырёхугольном основании, в котором пробиты четыре арки…Отсутствие резного орнамента на опоре одной из колонн позволяет сделать вывод, что памятник так и не был окончен, ибо римляне, как известно, высекали на месте различные архитектурные детали. Низ пирамиды или… перекрытие её опоры образовано пятью плоскими камнями очень большого размера. Весь памятник построен из тёсаных камней, с удивительной точностью подогнанных друг к другу. Нигде не заметишь и следа цемента»!

Вероятно, сегодняшним французским египтологам можно было бы именно в этих местах убедиться в правоте химика И. Давидовича (см. выше), не выезжая за пределы своей страны. Но, как теперешние чиновники от науки, так и Проспер Мериме ограничились только констатацией.

В городе Перпиньяне (с. 229) он выделяет постройки, осуществлённые при Карле V, и даже рассказывает легенду о том, как тот собственноручно убил спящего часового, но, вероятно, не рискнул бы публиковать свои заметки, если бы мог знать, что так называемый Карл V есть придуманный Скалигером и его сообщниками персонаж-прообраз русского царя Ивана IV «Грозного».

В Эльне обнаруживается кафедральный собор, дважды (какая точность!) разоряемый и опустошаемый сарацинами. Но есть описание весьма интересного для нас барельефа на здании (с. 236). Он «изображает епископа, который стоит… в окружении двух ангелов. Обращает внимание форма митры епископа — очень низкой и вырезанной спереди; по-моему, она старинная. Византийский стиль сказывается в изображении одежд епископа и его мантии: она вся в мелких складках, богато вышита и украшена драгоценными камнями и жемчугом». Здесь впору вспомнить, что Папа Иннокентий III, изображённый на одной из фресок Рафаэля («Диспут»), был никем иным, как русским князем Иваном Калитой! (12, с. 190).

При описании г. Оранжа также есть интересная страница: «Надписи, которые можно было прочесть на трофейных щитах, ныне настолько стёрлись, что их невозможно разобрать. Имя Mario… — единственное, доступное прочтению. На большей части щитов, имеющих форму удлинённого и усечённого на концах ромба, расположены с внешней стороны резные украшения в виде полумесяца.(!) Я считаю, что это всего лишь орнамент, который был в ходу у какого-то варварского народа, и отвергаю толкование, согласно которому это — почётный знак, украшавший щиты почёта, выдававшегося римским солдатам, отличившимся в сражениях. Что означает скульптура женщины, всунувшей палец в ухо, ещё менее понятно; её принято именовать сивиллой Мария».

Мы вернёмся к этим суждениям писателя через несколько страниц, а пока скажем, что поездка на юг Франции, вероятно, сыграла важную роль в жизни Мериме и в том, что он становится позднее не только знатоком русской истории (в том числе, вероятно, и этрусской), но и переводчиком на французский язык произведений Пушкина, Гоголя, Тургенева.

Сегодня нас уже не удивляет факт, что русские выбирают себе на жительство заграницу, но надежды на то, что они, даже будучи профессиональными филологами и литераторами, кинутся изучать следы предков на юге Франции, мало. Александр Зиновьев (26) писал: «Неплохо устроившиеся советские эмигранты, а среди них — агенты КГБ в первую очередь, суть на Западе главные противники наступления коммунизма, — вот вам ещё пример всеми презираемой, но вечно торжествующей диалектики… Странно, давно ли человек покинул Союз, а уже всё позабыл. И факты советской жизни воспринимает как иностранец». Не хочу бросить тень на сегодняшних эмигрантов, но и в их отношении к реальности бытия действуют нередко всё те же законы психологии: «не бередите старые раны!», а попросту — «не для того уезжала»!

Поэтому посмотрим опять глазами европейского, но современного писателя Жана Маркаля на события эпохи Реформации на юге Франции (27). В книге есть всё, столь характерное для Европы, что могло бы сказать об авторе, что он — «в теме», «в тусовке» и уж точно — не «дилетант». Проявляя большую информированность о легендах и слухах в связи с катаризмом, он проходит те же вехи, что и Мериме веком до него: упоминает и нашествие арабов, якобы, в VIII веке нашей эры и роковой для Симона де Монфора, якобы, 1218 год, а самих альбигойцев представляет не жителями Великой Русской империи, а какими-то «засланцами», которые тайком пробрались в Южную Францию и другие места исконного проживания европейских «резидентов». Не подготовленный книгами ФН российский читатель всё так же, как и в случае с Мериме, будет скучать, когда автор перечисляет народности кельтов, богомилов, венетов, вестготов, имеющих прямое отношение к славянам. Но Маркаль и не собирается делать акценты на связи катаров с Русью. Для него лучше, если катарская загадка так и останется загадкой, попутно принеся ему внимание современного французского общества и всё с этим связанное. Книга могла бы остаться непонятой, если бы ФН не дали подлинного ориентира — все события надо переместить вверх по шкале времени на 300 лет. Но именно из-за того, что Маркаль пользуется скалигеровским летоисчислением, его книга не способна быть большим, чем любопытным явлением, а могла бы…

Основное внимание он уделяет замку и району Монсегюр, который «приобрёл значение только к концу Римской империи (!), с приходом вестготов» — из Швеции (!). В замке были конюшни, и «известно, что лошади были очень небольшого роста ( русского происхождения? ) и превосходно подходили для использования на крутых горных дорогах. Раскопки показали, что гарнизон располагал очень обширным арсеналом: копьями, дротиками, кинжалами и дагами, снарядами для пращи и стрелами. Обнаружили также большие каменные шары, весом от 60 до 80 кг, которые хранились в крепости и использовались в качестве снарядов к метательным орудиям типа требюше». А вот упоминаний об огнестрельном оружии, пушках обнаружить не удалось (или их избирательно уничтожили победители, или историки на службе у протестантов, что вернее). И Маркаль их даже не ищет — иначе бы ему пришлось оставить скалигеровскую версию истории и записаться, как и мне, в ученики к ФН. Но ведь порох и пушки уже давно изобретены! Воистину, дьявол часто выступает на стороне учёных…

Известно, что замок Монсегюр, как и прочие у катаров, был практически неприступным. И если он был сдан противнику — не обошлось без предательства. Вместе с тем, немаловажный факт, что из благоговения перед жизнью катары были не только вегетарианцами, но убеждёнными сторонниками ненасилия, не имели права носить оружия и вести войну. Для целей обороны, однако, могли использовать наёмников, в частности, тамплиеров.