Сью Герхард - Как любовь формирует мозг ребенка?

Неизбежно люди, которые имели сложности в своей эмоциональной жизни, такие как описаны в DSM-IV, будут более склонны интерпретировать различные ситуации, происходящие с ними, в негативном ключе. Они с большей вероятностью имеют гиперактивную реакцию на стресс, а также более склонны отмечать негативные моменты в жизни. Их механизм реагирования на стресс может легче переходить в неконтролируемое состояние, когда они подсознательно оценивают ситуацию как угрожающую и неуправляемую. Безусловно, такие оценки действительно играют важную роль в понимании серьезности угроз. Когда мы оцениваем ситуацию как не очень опасную, механизм реагирования на стресс не запускается. Например, одна женщина, описанная Бесселом ван дер Колком, справлялась очень хорошо со своими переживаниями после изнасилования. Эго продолжалось много месяцев, до тех пор пока она не узнала, что человек, ее изнасиловавший, убил одну из своих жертв. Внезапно у нее в полной мере развился посттравматический синдром, так как оценка ситуации с точки зрения опасности для нее полностью изменилась (Ван дер Колк и МакФар-лан, 1966).

В то же время способность людей, выживших в результате угрожающих жизни происшествий, справляться с переживаниями зависит от их способности найти поддержку, в которой они нуждаются; способность, которая зависит от их прошлых переживаний. В случае отсутствия у них уверенности в поддержке, которая в свою очередь является результатом небезопасного или травматичного детства, они будут менее склонны искать эту поддержку, а наличие социальной поддержки жизненно необходимо для восстановления. Итак, мы снова пришли к тому, что ключевые системы, которые формируются в раннем возрасте, являются основой способности к восстановлению после крайне тяжелых происшествий. Начиная от реактивности механизма реагирования на стресс, к развитию префронтальной зоны коры, осуществляющей контроль за эмоциональными реакциями, а затем к нашим ресурсам для восстановления. Все эти системы зависят от надежности привязанностей, сформированных в раннем детстве. (Надо, впрочем, отметить, что, возможно, отдельные травматические переживания столь сильны, что они могут повредить самый отрегулированный механизм реагирования на стресс; так, некоторые жертвы нацистских концлагерей говорили о том, что у них были очень теплые и тесные семейные отношения до того, как они попали в лагерь.)

Последствия холокоста 1940-х годов были очень хорошо задокументированы выжившими узниками и исследователями. Виктор Франкл, один из узников лагеря, был уверен, что у каждого есть возможность выбирать способ реакции на жизненные невзгоды (Франки, 1973) и что каждый может использовать свои мыслительные способности (фактически речь о фронтальной зоне коры головного мозга), чтобы сохранять представление о смысле жизни и чувство собственного достоинства, даже когда обстоятельства работают на то, чтобы вас их лишить: «Установки и в самом деле бывают разными. Наверное, в каждом концентрационном лагере можно было встретить людей, которые смогли преодолеть свою апатию и подавить раздражительность. Встречались просто образцы самоотречения и самопожертвования. Ничего не прося для себя, они снова и снова ходили по двору и баракам, обращаясь с добрым словом к одним, отдавая последнюю корку хлеба другим». Он считал, что причиной такого поведения была «духовная установка». Люди, у которых не было такой установки, сталкивались с большими сложностями в том, чтобы сохранять смысл жизни и помнить о ценностях. Например, Рома Лигока, проведшая детство в польском гетто — изображенная в фильме Стивена Спилберга «Список Шиндлера» в образе маленькой девочки в красном пальто, — осознала в недавнем интервью, что ужасы того периода ее жизни не оставили ее, несмотря на насыщенную творческую жизнь театрального художника. Она сказала, что она до сих пор страдает от страхов, депрессии и бессонницы: «Время не стирает из памяти стоны» («Гардиан», 16 октября 2002). Такие разные ответы могут быть в большей степени связаны с тем, какое детство довелось пережить людям, а не с тем, какой выбор перед ними стоял. Те, чьи внутренние системы были менее крепкими из-за их ранних переживаний, могли оказаться более чувствительными к лишениям и в меньшей степени были способны рассчитывать на силы фронтальной коры головного мозга.

В различных исследованиях было выявлено, что реакции миндалины, одной из самых примитивных областей мозга, вызванные переживанием страха в раннем детстве, являются ключевыми в посттравматическом синдроме. У страдающих от этого синдрома людей миндалина находилась в гиперактивном состоянии (Либерзон и др., 1999). Миндалина в перевозбужденном состоянии приводит человека в состояние бдительности, его симпатическая нервная система находится в состоянии возбуждения, дыхание и сердцебиение при этом учащенное, может пробивать холодный пот, человек может испытывать повышенную нервозность и чувствительность. Опасность мерещится на каждом шагу и за каждым углом. Люди в таком состоянии признаются, что вся их жизнь организована вокруг травмирующего переживания, обычно они стараются избежать любых ситуаций, которые могут вызвать связанные с травмой мысли и воспоминания, — при этом в ряде случаев, как Джефф Бриджес в фильме «Бесстрашный», могут страстно охотиться за опасностью. Большинство же страдающих синдромом будут прилагать все усилия, чтобы отключить это возбуждение — избегая людей, пытаясь достичь забвения с помощью алкоголя или наркотиков, часто стремясь не чувствовать вообще ничего, чтобы наверняка не переживать печальных чувств.

Но они испытывают сложности в отключении системы, отвечающей за страх, по нескольким причинам. Одна из них в том, что, возможно, еще в утробе или в самой ранней младенческой жизни произошло нечто, что сделало миндалину гиперчувствительной. Другая причина может быть в том, что фронтальная часть поясной извилины и медиальная зона префронтальной коры могут функционировать не слишком хорошо, чтобы управлять и подавлять реакции миндалины на травму. Было обнаружено, что фронтальная часть поясной извилины была менее активной у женщин, которые перенесли в детстве сексуальное насилие (Шин и др., 1999), а также у ветеранов вьетнамской войны (Шин и др., 2001). Было обнаружено, что если людей, переживших психическую травму, подвергать воздействию травмирующих звуков и изображений, то кровоток в медиальной префронтальной зоне коры головного мозга снижался, в то время как люди без посттравматического синдрома не демонстрировали такого снижения (Бреммнер и др., 1999). В других исследованиях Дугласа Бреммнера с участием ветеранов вьетнамской войны (любимых «подопытных свинок» в этой области) было выявлено, что у них в медиальной префронтальной коре меньше рецепторов бензодиазепина, что влияет на их способность успокаивать свои примитивные реакции (Бреммнер и др., 2000а).