Юрий Рюриков - Мед и яд любви

Человечество вступило сейчас на небывалую историческую ступень — ступень самоубиения или самовозрождения на невиданно новой основе. Именно сейчас, в ближайшие десятилетия, начнется или переход к новой цивилизации, или агония человечества.

Здесь лежит, по-моему, вопрос всех вопросов — самая генеральная идея времени, самая болевая из всех болевых точек. Это новая абсолютная точка отсчета для всех наших дел, всех поступков и замыслов.

Куда ведет меня этот поступок, это слово, этот поворот наших отношений — по раздорному пути, пути к гибели, или к рождению в себе и в жизни новых спасительных устоев, мостиков к новой цивилизации — вот новое абсолютное мерило добра и зла, нужности или вредности любого нашего порыва, чувства, действия…

«Мед и яд любви» — как бы книга-диспут, книга-спор. В 1967 году вышла моя главная книга «Три влечения. Любовь, ее вчера, сегодня и завтра», и с тех пор я постоянно получаю письма — с вопросами, несогласиями, драматическими историями… В семидесятые и восьмидесятые годы вокруг моих статей о любви шли большие споры в газетах и журналах. Кроме того, я часто выступаю в молодежной аудитории, и каждый раз из зала приходит ворох записок.

Из массы таких записок, писем, вопросов я отобрал самые острые, печальные, задиристые; из возражений — самые веские и интересные. Их авторы спорят со мной и друг с другом, с экс-истинами и будущими истинами, с расхожими взглядами и заскорузлыми догмами.

Искусство спора — одно из главных, наверно, искусств жизни. В древности, у мыслителей Греции, оно было даже главным видом общения, главным рычагом, который поднимал знания к новым вершинам. Недаром Платон, крупнейший, пожалуй, гений древности, писал диалоги — сплошные диспуты, схватки мнений. Недаром диалектика (от «диалего» — спорю) была тогда искусством добывать истину через соревнование взглядов.

С древних времен это искусство, увы, поблекло; мало у кого есть сейчас глубинный талант «диалектика» — сталкивателя позиций, который высекает из этого сталкивания искры истины. Спорящие часто воюют не за истину, а за истинку, не умеют увидеть в чужой позиции плюсы, которые таятся под скрывающими их минусами, не признают свои слабые места — сами стреноживают себя, не дают идти вперед.

Все мы, конечно, знаем древний афоризм — в спорах рождается истина. Но так же верна и обратная мысль: когда споры кипят, истина испаряется. Все зависит от того, как эти споры идут — дружелюбно или враждебно, и как прислушивается спорящий к сопернику.

Соперник играет великую, незаменимую роль для рождающейся истины: он показывает ее слабые места, служит их открывателем и тем самым — независимо от своего желания — помощником истины. Если защитник истины умеет усиливать ее слабые места, если он сам ищет соперника, чтобы углубить свою позицию, то тогда спор — акушер истины, он помогает ей родиться или окрепнуть.

Но когда в споре ищут не истину, а победу, когда спорящие не умеют укреплять свою истину союзными ей частицами чужой истины, тогда спор — могильщик истины, он убивает ее.

Наш век — век всеобщих революций во всех областях жизни, во всех ее фундаментах и этажах. Везде и во всем бурно рождается новое, везде и во всем бурно умирает старое.

В этом шторме перемен, в этой буре сдвигов есть, пожалуй, только один спасительный путь — усиленно искать новые формы жизни, которые зеркально отвечали бы ее новой сути. Но любой поиск дает спорные результаты: старое сознание отстает от нового бытия, осознает его куда медленнее, чем оно меняется.

Этот разрыв между рождением нового и его осознанием, видимо, неизбежен, но в последние десятилетия он резко нарастает и делается все опаснее. Ритм времени сейчас круто убыстрился, волны нового идут с невиданной частотой: мы еще не успели вглядеться в одну волну, а за ней летит другая, поднимается третья…

Все мы, наверно, помним, в какие тупики привело нас отшатывание от больных проблем, острых и новых вопросов жизни. В недавние десятилетия обществоведы, печать, школа почти повально уходили от острых углов жизни, боялись стратегических проблем, заглушали критический подход фанфарным. Острые углы от этого становились режущими, социальные болезни делались хроническими и начинали подрывать весь ход прогресса. А ведь критичность, отрицание — первый шаг созидания, один из самых главных двигателей жизни. Никаким другим путем нельзя находить в жизни противоречия и отыскивать противоядия от них.

«Мед и яд любви» — книга для молодежи, и именно потому в нее входят самые главные из нынешних сложных и неясных вопросов, те, с которыми мы сталкиваемся каждый день и которые будут нарастать, обостряться в ближайшие десятилетия. Их, пожалуй, можно смягчить только всеобщими силами, только соединенной умственной мощью целых поколений.

По сложности в книге как бы два пласта — более простой и более трудный. В трудный пласт входят, во-первых, главные стратегические вопросы нынешней жизни. Это те ключи, без которых не понять, какие новые законы правят сегодня и обществом, и семьей, и нашими чувствами, не понять коренную революцию, которая идет сегодня во всех устоях личной и гражданской жизни.

Во-вторых, в этот пласт входят и очень важные для всех нас психологические вопросы, о которых говорится в главах о характере и темпераменте. Они трудны, но без них почти невозможно продираться к хорошим отношениям сквозь джунгли семейных сложностей.

Чтобы усвоить трудный пласт книги, понадобятся и волевые усилия, и подготовка, и — очень важно — интерес к сложным вопросам. Я стараюсь говорить о сложном просто, и в этой книге я по три-четыре раза переписывал все трудные места.

Увы, не везде это удалось, но не из-за слабых стараний: чаще всего я упирался в нижний предел сложности, видел, что идти дальше — значит переупрощать сложность, насильственно распрямлять ее.

У книги, конечно, будут разные читатели, с разной силой вдумчивости — и обычные, и серьезные. Пожалуй, естественно, если каждый станет искать в книге то, что ему близко, а страницы, которые покажутся ему сложными, или пропускать, или, наоборот, читать с удвоенной жаждой понимания.

«Потребности у молодежи разные, и если кому-то нужна азбука любви, то нам нужна «Война и мир» современной любви. Мы читали ваши работы и ждем такую книгу от вас. Филологи».

Эту записку я получил, выступая в Московском университете, моем родном вузе, и ее «социальный заказ» стал основой моих планов. Наверно, «Войну и мир» здесь надо понимать метафорически: чтобы в книге была не только азбука, но и алгебра любви, и чтобы ее охват был «эпопейный» — все главные измерения, все устои любви.