Геннадий Аверьянов - Руководство по системной поведенченской психотерапии

Такой подход к торможению нежелательного поведения неосознанно используют многие психотерапевтические школы. Например, трансактный анализ Э. Берна предлагает пациенту разделять все свои действия, мысли и чувства на принадлежащие якобы существующим разным внутрипсихическим инстанциям: «Родитель», «Ребенок» и «Взрослый». При возникновении дискомфорта пациент должен определить, от какой из конструкций исходит его поведение, и сопоставить его уместность с контекстом ситуации. Обычно «Ребенок» и «Родитель» неуместны, а нужно вести себя как «Взрослый». Рече-мыслительный процесс классификации собственного поведения и поиска более конструктивной «заготовленной» реакции и выступает условным тормозом для неадаптивного поведения.

Примерно на тот же психический механизм опирается психотерапевтическая работа с так называемыми защитами в гештальттерапии. Пока интеллектуально и эмоционально индуцированный пациент сообразит, какой из типов «защиты» он сейчас использует: ретрофлексию, проекцию, интроекцию или конфлюэнцию – и как ему все это «осознать», «ассимилировать» и «заменить прямым самовыражением», любая, даже сильная эмоция начнет стихать. Некоторые направления гештальт-движения используют еще большее количество сложносочиненных «защитных номинаций».

2) «Торможение внешних реакций»

Эта вариация техники «Реакция на провокацию» применяется в случаях, когда торможению должны быть подвергнуты внешние действия пациента, имеющие навязчивый характер. Чаще всего это поведение при различных зависимостях: игровой, алкогольной, алиментарной. Особенностью таких ситуаций является то, что функционирующая при зависимости доминанта обычно бывает очень интенсивна и любые усилия, направленные на борьбу с ней, только увеличивают патологическое влечение в соответствии с законом функционирования доминант. То есть, когда пациент пытается противостоять дезадаптивному желанию, оно только усиливается. Поэтому в СПП применяется следующий обходной маневр.

Психотерапевт собирает информацию о дезадаптивном стереотипе и запускающих его стимулах. Составляется список этих стимулов. Психотерапевт совместно с пациентом решают, какое субъективно неприятное для пациента действие будет использовано для торможения нежелательного поведения. Далее пациенту даются инструкции о том, что нет необходимости полностью запрещать себе навязчивое поведение. Достаточно при появлении уже очерченных пусковых стимулов делать пуазу и совершать субъективно неприятное действие непосредственно перед навязчивым. Например, перед тем как у пациента с избыточным весом появилось сильное желание нарушить диету, он должен выпить литр минеральной воды, а потом, если сохраняется желание, уже приступить к еде. В качестве субъективно неприятных действий может использоваться физическая нагрузка или пауза для записи в «пищевой» дневник.

Благодаря таким действиям происходит конкурентное торможение дезадаптивного динамического стереотипа и негативное подкрепление нежелательных реакций. Применение техники позволяет существенно снизить вероятность навязчивых действий.

Данная техника перекликается с аверзивными техниками поведенческой психотерапии и техниками контроля стимула.

3) «Вербализация дискурса»

Как показывают данные многих исследований, «знания и эмоции до определенной степени независимы друг от друга» 738. Иными словами, «сознательные установки» (или динамические стереотипы «картины») человека могут противоречить его действительному отношению к предмету (то есть его апперцепции и динамическим стереотипом «схемы»). Случай этот весьма распространенный и представляет собой «перверсионный» дезадаптивный механизм; [349]он получил широкое толкование в феномене «предрассудков» социальной психологии 739.

Диагностировать этот факт зачастую сложно, особенно если он не был спровоцирован какими-то событиями в жизни пациента. Однако само наличие данного противоречия уже является существенным фактором дезадаптации. В последнем случае можно сразу переходить к вербализации дискурса. В случаях же, когда указанное противоречие не проявилось, но служит дезадаптации, психотерапевту следует исподволь начать эту вербализацию, постепенно вовлекая в это и самого пациента.

После того как дискурс вербализирован пациентом, последний или переживает его редукцию или, что случается чаще, необходимы дополнительные меры со стороны психотерапевта, которые заключаются в переозначивании, введении в «картину» пациента дополнительной информации по вопросу, определении я-функций (см. выше), устранении обобщений и других особенностей речевого поведения пациента (см. ниже) и т. п. В ряде случаев целесообразно обеспечить формирование оппозиционного дискурса.

Интеллектуализацию используют в психоанализе, эффективность этой меры вполне очевидна, хотя возможны и сшибки, поскольку «развернутая» (увеличение «объема», то есть числа элементов) таким образом конструкция (аберрации «картины») может внезапно «свернуться» (резкое снижение «объема» до одного элемента, что резко увеличивает «интенсивность»), и тогда возникает эффект детонации. Поэтому злоупотреблять этим механизмом не следует, если же он все-таки использовался, то целесообразно формировать новые доминанты на основе тех или иных элементов «картины», полученных во время «развертки».

Понятие «речевого поведения», по сложившейся в научном мире традиции, немедленно относит нас к вопросу о мышлении [350] 740. Однако что понимать под «мышлением»? «Процесс сознательного отражения действительности в таких объективных ее свойствах, связях и отношениях, в которые включаются и недоступные непосредственному чувственному восприятию объекты» 741? К сожалению, это и подобные ему определения мышления ничего не проясняют ни по сути самого мышления, ни тем более в вопросе о его связи с речью (если такую вообще устанавливают).

Казалось бы, искомую формулу дал Л.С. Выготский – чего стоит одно название его знаменитой монографии «Мышление и речь» 742. Внимательный читатель не найдет у Л.С. Выготского ни «речи как мышления», ни «мышления как речи», более того, относительная самостоятельность обоих этих психических явлений проступает здесь со всей очевидностью. Л.С. Выготский раскрывает механизмы психического развития ребенка, когда в числе внешних воздействий на него действуют знаки (то есть означающие) [351] 743, которые изначально не воспринимаются, да и не могут восприниматься им как таковые (то есть как означающие) [352] 744. Сначала ребенок воспринимает слово (название) как свойство вещи, то есть так же, как ее цвет или вкус [353] 745. Это этап эгоцентрической речи (то есть речи для себя), которой суждено перерасти со временем в речь внутреннюю 746. Именно когда это «перерастание» происходит, ребенок обретает способность воспринимать знак как означающее. Эта способность и есть его мышление – предпосылка его и суть.