Андрей Курпатов - Индивидуальные отношения. Теория и практика эмпатии

Собственная «естьность» не имеет ни морального, ни социального, ни материального, ни идейного, ни какого иного субстрата, она ощущается в виде нашей принадлежности к миру, не более того. В обыденной жизни мы всегда находимся в системе требований, предъявленных к нам, хотя сами мы, как правило, этого, за редким исключением, не ощущаем. Мы должны вести себя определенным образом, что-то мы должны делать вовремя, где-то мы должны присутствовать и так далее, и тому подобное. Тут, в этой индивидуальной «естьности», этого нет, все эти требования исчезают, ощущаются мало значимыми, пустыми настолько, что они просто перестают замечаться и уходят.

Независимость от требований – крайне не типичное переживание, сопряженное с изменением в ощущении собственной активности. Ценен оказывается не результат нашей деятельности, как это происходит обычно (мы всё делаем «почему-то» и «для чего-то»), а активность ценна сама по себе. Она спонтанна – “из нас происходящая”, индивидуальная, не связанная непосредственно с внешним императивом (прямым или завуалированным). Спонтанная активность при переживании собственной индивидуальности – это, скорее, проявление жизненности нашего существа, нежели собственно какая-то деятельность. В отличие от последней эта спонтанная активность не связана с «внешним», она явленная индивидуальность, поскольку беспричинна в том смысле, как мы привыкли думать о «причине». Видимо, именно это имел в виду Карл Роджерс, когда говорил об ощущении жизни как «текущего» процесса («Быть тем, кто ты есть, – пишет Роджерс, – значит полностью стать процессом» 35), что приводит к «единству и интеграции функционирования ».

Спокойствие, наполняющее сознание (Кришнамурти называет такое состояние «безмолвием», «безмолвием ума»), словно бы разлито по тем отношениям, в которых мы испытываем это ощущение, спокойствие это связано с потерей чувства временности (времени) и пространственной ограниченности. Здесь любое пространство представляется достаточным, а если оно достаточно, то оно и не замечается вовсе, его данность как бы перестает существовать. Это подобно тому, как мы не замечаем концентрации кислорода во вдыхаемом воздухе, но лишь до тех пор, пока его количество в нем «достаточно», как только его станет меньше или больше – организм отфиксирует это изменение и станет «замечать», являя некую активность. Нет в этом ощущении и неких транзиторных, временных, ценностей и интересов, сознание равномерно рассеяно по воспринимаемому, поэтому нет ничего странного в том, что внимание не переключается, не отвлекается и пребывает в гармоничном спокойствии. В самом общем смысле индивидуальность – это ощущение собственной естественности и спонтанности в отношениях.

В очередной раз мы обращаемся к принципу целостности, а если речь идет о принципе в том виде, в котором его понимает методология, то понятно, целостность, о которой мы говорим, является «некоординатной». Так как целостность является принципом, следовательно, ее нет непосредственно, как вещи, как предмета. Это просто принцип и больше ничего, это не некое материальное сооружение и даже не идея, но, вместе с тем, целостность есть . Здесь уместно вспомнить высказывание С.Л. Франка: «Созерцаемое предполагает вне себя само созерцание и созерцающего; оно является нам все же как-то аналогично предметному бытию, как нечто, что “стоит” как-то “перед” нами и к чему мы как бы подходим извне, чтобы уловить его нашим познавательным взором. Подлинно безусловное бытие должно, напротив, мыслиться как подлинно всеобъемлющее единство и основа всего остального вообще; поэтому вне его не может оставаться решительно ничего» 36.

Это «отсутствующее» есть, собственно, и отражает принадлежность к миру принципа, но категорическое утверждение о несуществовании принципа как вещи, говорит о том, что никакие системы координат к принципам неприменимы, поэтому замечание о «некоординатности» целостности делает невозможным описание и определение даже конкретной целостности. Какие возможности нам открывает эта «невозможность»? Во-первых, это критерий, позволяющий дифференцировать «собственно целостность» как принцип и «формальную целостность» (то, что непосредственно доступно органопсихическим функциям – сенсорному восприятию, памяти). Приведем пример «формальной целостности»: стол – это вполне определенная целостность (для глаза, осязания и тому подобное, то есть для всего того, что позволяет нам измерять пространство). Однако, если мы посмотрим на этот же стол глазами физика-ядерщика, то увидим, что его «очевидная» целостность мнима, ведь стол, как и любой другой предмет, – это волновая структура, просто в данном конкретном месте этих волн больше, чем в другом. Другой пример «формальной целостности»: любое историческое событие. Наша память (память человечества) с уверенностью репрезентует его как некую ограниченную целостность, ограниченную большей частью точками на оси времени: монголо-татарское иго просуществовало на Руси с 1243 по 1480 год – это так, но так ли целостно это событие? Генетик, скорее всего, подвергнет этот тезис сомнению.

«Некоординатность», вместе с тем, допускает нас к феномену «процессуальности». Процесс как принцип – это не движение и не изменение, это способ существования сущего и всего в нем, сознанию сложно его ухватить по той же самой причине – по причине его некоординатности. За внешней стабильностью макромира кроется поразительное по своей сложности и многогранности инореальное бытие микро-, микромикромира и так далее. Точно так же и за видимой нами внешней динамикой происходящего («все течет, все меняется») скрывается совершенно инореальная, недоступная нашему непосредственному восприятию процессуальность. Любой «процесс», границы которого можно определить во времени и (или) пространстве, – это уже не процесс в истинном смысле этого слова, а состояние, поскольку определены (или могут быть определены) точки его фиксации. «От нуля и до бесконечности» – это такое же состояние, как и «от одного до двух», а то, что первое состояние больше второго, не делает его меньше состоянием. Итак, образно говоря, процессуальная целостность – это некое неограниченное единство. Такова естественность и спонтанность.

В мире все естественно, но далеко не все обладает естественностью. Иными словами, под «естественностью» мы понимаем не простую, поверхностно лежащую, принадлежность к миру «естественного», а нечто иное. Вообще говоря, определяя «естественность», абсурдно использовать какие-то содержательные положения. Во-первых, всегда найдется что-то, что сложно будет посчитать естественным (например, половая активность естественна, но если речь об изнасиловании, это слово вряд ли уместно, по крайней мере, в отношении жертвы). Во-вторых, далеко не все, что внешне представляется естественным, можно назвать таковым, даже исходя из чисто прагматических установок (например, женщина идет на половые отношения с мужчиной не ради своего, но ради его удовлетворения). Естественность, как ее следует понимать, вовсе не содержательна. Если мы допускаем существование сущности и рассуждаем именно в этом поле, понятие естественности приобретает совершенно иное звучание – естественно то, что является проявлением сущности. И именно с этой позиции мы выстраиваем определение этого понятия.