Андрей Курпатов - Индивидуальные отношения. Теория и практика эмпатии

Введение идеалистических конструкций и категорий в пространство опыта неизбежно искажает истинную природу переживания, вот почему мы всегда сталкиваемся с трудностями, пытаясь анализировать индивидуальные отношения человека с миром, которые он сам определяет как «религиозный опыт». Впрочем, основные черты этих переживаний очевидны и совпадают с аналогичными чертами индивидуальных отношений, свободных от религиозной риторики.

Мир мифа, по понятным причинам, оценить трудно. Тем более, трудно оценить специфику переживания, свойственного человеку, принадлежащему этому миру. Впрочем, некоторые особенности этого мировосприятия можно считать определенными. В мире мифа все уместно, он устроен непротиворечиво (не в том смысле, что в нем нет противоречий, они просто не рассматриваются как таковые). В мире мифа жизнь утверждается такой, какой она является человеку, и это очень существенное отличие от известного, привычного нам мира. Да, и в мире мифа жизнь подвержена интерпретации, но здесь важна последовательность. В мире мифа человек сначала принимает жизнь такой, какая она и есть, и лишь затем принимается ее интерпретировать, переиначивать, в современном мире просто за счет внутреннего устройства человека все происходит наоборот. И в такой позиции человека, принадлежащего миру мифа, заключена уникальная мудрость, поскольку таким образом он лишается пружины внутреннего сопротивления миру.

Мир мифа – это эйдесическое переживание жизни, а дальше начинаются интерпретации, но мифологическое мышление и здесь себе не изменит. «Решительно все на свете может быть интерпретировано как самое настоящее чудо, – пишет о мифологическом мышлении А.Ф. Лосев, – если только данные вещи и события рассматривать с точки зрения изначального блаженно-личностного самоутверждения. […] Всякий переживал это странное чувство, когда вдруг становится странным, что люди ходят, едят, спят, родятся, умирают, ссорятся, любят и пр., когда вдруг все это оценивается с точки зрения какого-то другого, забытого и поруганного бытия, когда вся жизнь предстает вдруг как бесконечный символ, как сложнейший миф, как поразительное чудо. Чудесен сам механизм, мифически-чудесны самые “законы природы”. Не нужно ничего специально странного и страшного, ничего особенно необычного, особенно сильного, могущественного, специально сказочного, чтобы осуществилось это мифическое сознание и была оценена чудесная сторона жизни. Достаточно самого простого, обыденного и слабого, незнающего и пр., чтобы уже осуществился миф и сотворилось чудо. […] Мифическая целесообразность, или чудо, применима решительно к любой вещи; и можно говорить лишь о степенях чудесности, вернее же – даже не о степенях чудесности, а, собственно, о степенях и формах первозданно-блаженного личностного бытия и о применении их к эмпирически протекающим событиям. Можно прямо сказать, нет даже степеней чудесности, что все в одинаковой мере чудесно. […] Весь мир и все его составные моменты, и все живое и все неживое, одинаково суть миф и одинаково суть чудо» 82.

Мифу, как известно, суждено было утонуть в догматизме монотеизма, в прагматизме научно-технических революций, в коллизиях классовых отношений, в войнах и революциях. И если раньше, будучи в индивидуальных отношениях с миром, человек со-бытийствовал своим богам в каждом движение ветра, в набежавшей волне, в луче восходящего солнца, то теперь он принялся служить им, исполнив все свои действия формализмом. «Бог» был определен, ему нашли имя и атрибуты, а религиозные чувства верующих облекли в стандартизированную форму ритуала, «таинства», исповеди, поста, молитвы и так далее. С этой поры человек уже не мог использовать религию как «точку входа» в реальность индивидуальных отношений. «Рационально-предметное сознание, – пишет С.Л. Франк, – заменяющее царство духов, в котором мы соучаствуем, миром вещей, в котором мы трезво и хладнокровно “ориентируемся”, – другими словами, превращающее все “ты” в “оно”, – только наслаивается на эту основоположную жизненную установку и заслоняет ее, но отнюдь не вытесняет и не уничтожает» 83.

Так произошла формализация наших отношений с миром, нас с ним перестало связывать эйдетическое переживание. «Пресловутая “духовная жизнь”, – пишет М. Бубер, – зачастую является препятствием для жизни в духе и в лучшем случае материей, которая в нем, покоренная и оформленная, должна исчезнуть. Это – препятствие, ибо совершенствование способности к приобретению опыта и к использованию обычно достигается через ослабление силы отношения, силы, единственно благодаря которой человек может жить в духе» 84.

Мы ведем себя в отношении с миром, как экспериментатор с подопытным животным, и никак не можем взять в толк, что, являясь частью мира, мы сами постоянно выполняем роль подопытных. Впрочем, К. Ясперса, например, такое положение дел почти воодушевляет: «В отличие от восточного неприятия мира, – пишет он, – и связанной с этим возможностью “ничто” как подлинного бытия западный человек воспринимает мир как фактическую действительность во времени. Лишь в мире, а не вне мира он обретает уверенность в себе. Самобытие и рациональность становятся для него источником, из которого он безошибочно познаёт мир и пытается господствовать над ним» 85. Впрочем, остается непонятным, почему «безошибочное» познание мира не приводит к ожидаемому господству над ним. И неслучайно сам К. Ясперс недоумевает: «Мир, возникающий в качестве аппарата обеспечения существования, принуждает все служить ему. То, чему в нем нет места, он уничтожает. Человек как будто растворяется в том, что должно быть лишь средством, а не целью, не говоря уже о смысле. Он не может обрести в этом удовлетворение; ему должно недоставать того, что придает ему ценность и достоинство. То, что во всех бедах было непререкаемым фоном его бытия, теперь находится в стадии исчезновения. Расширяя свое существование, он жертвует своим бытием, в котором он обретает себя» 86.

Но что еще можно ожидать в ситуации, когда человек пытается искусственно создать идеальные отношения с миром через формальные отношения с ним? Если человек не осознает, не ощущает собственной принадлежности миру, если он, как и прежде, будет полагать, что его способность мыслить – это единственный эффективный способ взаимодействия с миром, то до идеальных отношений, действительно, очень и очень далеко.

Сделав свои отношения с миром формальными, человек неограниченно расширил мир, многократно продублировав его в системе идей и представлений. Его окружают теперь только идеалистические формы, с которыми, конечно, нельзя вступить в индивидуальные отношения, поскольку они не имеют собственной сущности. Создавая оазис в пустыне, человек создал для себя необитаемый остров. Формальные отношения могут, чисто механически, заменить индивидуальные, но они не восполняют индивидуальные отношения «функционально». Если же мы ищем реализации себя, собственной сущности, то наши отношения и наша деятельность должны быть сущностными, а в формальных отношениях мы, напротив, теряем себя.