Сергей Пролеев - Энциклопедия пороков

Главное в последовательном утверждении пошлости — это всей душой принять мир, в котором появляешься на свет, и прожить жизнь так, чтобы никогда, ни одним бессознательным и смутным движением не выйти за его границы. Тогда вся линия времен откроется так же ясно, как предметы в собственной комнате, и увидишь ты и прошлое, и будущее свое; и тех, кого ты сменил, и тех, кто придет тебе вослед, и даже скупую слезу над собственной могилой сможешь обронить…

x x x

Пошлый человек лучше всего выражает себя неучастием в действительной драме мира, и потому — в полном неприятии ответственности за происходящее. Действие по заведенным правилам игры, в которой результат предрешен, становится апофеозом пошлости. Самый правильный человек оказывается весьма пошлым. Он никогда не отдается течению жизни, он всегда стоит рядом с бытием и смотрит на него извне. Бог весть, где он при этом находится: видимо, в том особом мире, который создает пошлость.

Из этой характеристики пошляка хорошо видно его сходство с ученым и политиком — этими столь почтенными, почти священными фигурами современной цивилизации. Каков первый принцип ученого? — отстраниться от своего объекта, не привнести в него ничего от себя, предоставить ему двигаться собственным путем и лишь фиксировать, прояснять, объяснять, ну а затем использовать это движение. Какова первейшая заповедь политика? — быть у власти, а значит поступать не так, как тебя побуждает собственная натура, соображения человеческого достоинства, справедливость, нужды людей и тому подобная суетность, но единственно исходя из задачи сохранения, умножения и укрепления власти. Разве может беспристрастный взгляд не увидеть в этих канонах поведения сходства с жизненной установкой пошлого человека?

Нет на свете ничего обширнее пошлости; нет ничего более величественного, чем она. Всякое иное душевное состояние по сравнению с ней незащищено и неуверенно в себе. От этой неуверенности каждая мысль, и всякое чувство, и любое желание стремятся утвердить себя в действительности — выйти из души в мир и стать его, мира, особым измерением.

Не то в пошлости. Она, имея источником предопределенное содержание мира, порождает предустановленную жизнь, и оттого она в высшей степени самодостаточна, ибо находится в душе в той же степени, что и в мире. Высшая гармония души и действительности заключена в пошлости, и оттого она представляет собой наиболее спокойное, неагрессивное, величественное душевное состояние. Она — качество личности, совершенно гарантированной бытием. От этой гарантированности и защищенности человеческие мысли, чувства, отношения становятся по особенному легкими и беспечными — как воздушные шарики, качающиеся на пенистой воде. В пошлом мире установленные границы абсолютны и неприступно святы, а малейшее покушение на них, даже произведенное ненамеренно и случайно, почитается величайшей непристойностью. Оттого пошлость не терпит какого-либо дерзания и даже малейшего намека на его возможность. Поистине, в пошлости человеческая душа находит желанное место упокоения. В ней спасается она от бурь и потрясений, обретая долгожданный отдых. Жизнь без печали, без суеты, без боли и тревоги обещает человеку пошлость, и мне непонятно, как в нашем смятенном мире ей можно предпочесть что-либо иное.

Однако же агрессивная среда внешнего мира не оставляет пошлость в покое. Она давит и терзает пошлое существование, вынуждая его отстаивать себя. Тогда пошлость вынуждается изменить своей спокойной благодушной природе. Подталкиваемая извне, она осознает свое противоречие с развитием мира, который движется к сомнительной будущности. Это открытие придает ей вообще несвойственную злую скрытность или агрессивность. Разъяренная, пришедшая в исступление пошлость способна уничтожить все живое, ибо мощь ее не знает пределов, истовость — безмерна, а жалость — неведома. И только ответная мощь зла, сконцентрированная в остальных человеческих пороках, способна остановить и укротить пошлость. Оттого лишь глубоко порочный человек имеет шанс состязаться с пошлостью и одержать над ней верх. Следовательно, не будь пошлости, многие человеческие пороки утратили бы почву и потеряли одно из оснований своей полезности.

Скабрезность — родная сестра пошлости. Насмеяться над тем, что человеку дорого, обнажить и выставить на всеобщее обозрение то, что для него интимно и сокровенно — так выказывает себя скабрезность. Способом ее существования является глумление над тем, что для человека свято.

Поскольку скабрезность решительный враг интимности, то, следовательно, она — наилучшее средство упрочения и пропаганды публичных форм жизни. Угнездившаяся в душе скабрезность рождает в личности тяготение к помпезным зрелищам, напыщенным речам, к изощренным фальшивым ритуалам — словом, ко всей совокупности тех нарочитых форм, в которых заявляет себя самодовольная жизнь. Скабрезность представляет собой способность получать удовольствие от того, что нормальный человек обычно считает просто неприличным. И потому в скабрезной натуре находит себе сторонника общественный и личный быт в своих наиболее отталкивающих, гадостных и… (вычеркнуто цензурой — Изд.) проявлениях. Страсть скабрезного ко всему нечистому и подгнившему кажется странной, но ведь известны, например, племена, которые предпочитают протухшее мясо свежему, видя в нем особый деликатес. Так почему явление, характерное для гастрономической области, не может проявить себя в душевной жизни?

Зараженный скабрезностью человек все хочет разоблачить, опрокинуть, разъять. Желание над всем поизгаляться наиболее сильно в нем. В его душе пульсирует злая и раздраженная нетерпимость ко всему, перед чем другие благоговеют, что свято чтут, чем искренне восхищаются и к чему испытывают нежные чувства. Откуда же происходит это превратное душевное состояние? Ответ мы найдем в моральной энтомологии.

Скабрезный человек — просто переродившееся насекомое. Он подобен таракану, который вдруг почему-то стал хозяином квартиры. Люди исчезли, и вот со всех углов, норок и щелей тащит это торжествующее членистоногое свой заветный мусор, складывает его посреди комнаты в кучу и, забравшись на нее, пузырится мыслью: "Это — весь мир, и нет в нем ничего больше, а если и есть- то оно ничтожно!"

Несчастное насекомое, всю жизнь проведшее в темных щелях, теперь получило право хозяйничать там, где прежде пряталось и прозябало. Однако осталось-то оно при своем затхлом достоянии, на то только и сподобившись, что вытащить его на свет. Скабрезный человек очень похож на него: и своей незаживающей уязвленностью, которая таится за очередным похабным выражением; и яростным тяготением к публичности, вырастающим из презрения и ненависти ко всему сокровенному. Надо думать, что мерещится ему во всякой интимности затхлая тараканья щель. Ужас этого видения охватывает скабрезного человека — и темное прошлое, кошмаром явившееся в его сознание, заставляет кричать от ненависти и страха.