Марк Хаузер - Мораль и разум. Как природа создавала наше универсальное чувство добра и зла

Используя всю палитру моральных дилемм, мы проверили его хорошо изученных «лобных» пациентов: тех, у кого были повреждены лобные доли в младенчестве, а также тех, у кого аналогичное повреждение было получено во взрослой жизни. Нас особенно интересовали различия между уже известными персонажами — созданиями Юма и Ролза. Если при решении моральных проблем доминирует юманианское существо, а это значит, что человек формулирует свои интуитивные моральные суждения только в результате эмоциональных озарений, тогда пациенты с повреждением лобных долей должны давать ответы, отличные от ответов здоровых людей. Юманианское существо нуждается в эмоциях, чтобы принимать моральные решения. Для ролзианских существ эмоции не столь обязательны, поскольку они обращают внимание на причины и последствия конкретных Действий.

Пациенты с лобным синдромом , прочитав сюжеты дилемм, связанных с трамвайным вагоном, показали своеобразные результаты. Так, их оценки поведения Дениз практически не отличались от оценок здоровых людей. Однако их комментарии дилемм, описывающих ситуации Фрэнка, Неда и Оскара, не соответствовали норме. Почти все пациенты сочли допустимым возможное действие свидетеля Дениз. Для того чтобы спасти пятерых пешеходов, идущих по пути следования вагона, она должна переключить тумблер, направив вагон на другой путь, но при этом погибал один человек, оказавшийся на этом пути. В отличие от здоровых людей, большинство пациентов с лобным синдромом утверждали, что возможное действие Фрэнка морально допустимо. Для того чтобы остановить движение вагона и спасти пешеходов, Фрэнк должен столкнуть большого тяжелого мужчину на рельсы перед вагоном. Убивая его, он спасал жизни пятерых. Ситуации Неда и Оскара содержат две дилеммы, которые нормальные люди имеют тенденцию различать, основываясь на оценке вредоносных действий. Суть различий в том, являются ли они преднамеренными или только предвидимыми. Пациенты не чувствуют этих различий.

В то же время, когда они читают данное философом Питером Унгером описание случаев альтруизма, они реагируют как подавляющее большинство здоровых испытуемых. (Эти случаи: первый — с раненым ребенком на краю дороги — противопоставляется второму — отказу сделать благотворительный взнос в пользу ЮНИСЕФ — подробно разбираются в главе 1.) Больные утверждают, вы не можете уехать, оставив травмированного ребенка на дороге, но спокойно можете выбросить открытку ЮНИСЕФ с просьбой о денежном пожертвовании. Кроме того, больные, подобно здоровым испытуемым, обсуждали пример с председателем правления, описанный в главе 1. Они приписывают ответственность и вину председателю правления, который поддерживает широкомасштабную прибыльную деятельность, наносящую вред окружающей среде. Однако они не считают его ответственным, когда такая деятельность заканчивается развертыванием мероприятий, помогающих окружающей среде. И последнее, пациенты с лобным синдромом, более вероятно, чем здоровые испытуемые, выкажут симпатию и великодушие по отношению к бездомным. Например, они с большей вероятностью скажут, что человек, возвращающийся домой холодным вечером и оказавшийся в одном квартале от дома, должен отдать свое зимнее пальто бездомному, т. е. совершить действие, которое спасет бездомного человека от возможной гибели в результате замерзания.

Эти наблюдения свидетельствуют о существовании тонких нюансов в поведении пациентов с поражением лобных долей. В некоторых случаях эти пациенты рассуждают здраво, обращая внимание на релевантные причины и последствия действий субъекта. В других случаях они, кажется, сосредоточиваются больше на последствиях, независимо от средств. Если последствия хороши, действие допустимо. Хотя эти результаты подчеркивают важную роль создания Юма, предполагая, что в отсутствие существенного эмоционального вклада мы склоняемся в сторону прагматизма, тем не менее остается еще немало вопросов. Если информационный канал, связывающий миндалину с лобными долями, необходим для того, чтобы формировать моральные суждения о полном наборе ситуаций, то пациенты должны были бы во всех случаях давать суждения, искаженные по сравнению с общепринятыми. Они этого не делали. Отсюда можно заключить: повреждение этой области мозга ведет к неправильным ответам на дилеммы, связанные с особенно сильными деонтологическими различиями. С другой стороны, возможно, несправедливо считать эти ответы неправильными. Освобожденные от двусмысленностей, с которыми большинство из нас сталкивается, когда мы рассматриваем последствия чьего-то действия, пациенты видят моральные дилеммы с ясностью подлинного прагматика! Этим пациентам не хватает эмоциональной проверки и сбалансированности действий. Кроме того, они испытывают недостаток релевантной компетентности, когда возникает необходимость в простой оценке моральной допустимости акта.

Когда Энтони Берджесс послал рукопись «Заводного апельсина» в США, его нью-йоркский редактор сказал, что издаст книгу, но только если Берджесс снимет последнюю, двадцать первую главу. Берджесс нуждался в деньгах и поэтому согласился с предложением редактора. В других странах книга была издана полностью, включая двадцать первую главу. Затем известный кинорежиссер Стэнли Кубрик сделал экранизацию книги, и фильм был провозглашен кинематографическим шедевром. Однако Кубрик использовал усеченное, американское издание романа.

Узнав об изъятии последней главы «Заводного апельсина», я сразу предположил, что последняя глава должна быть невероятно жестокой, продолжающей разрушительный и бурный протест главного героя против моральных норм. Я оказался не прав. Берджесс так охарактеризовал свою позицию в предисловии к обновленному американскому изданию романа: «Кратко говоря, мой молодой агрессивный герой растет. Ему становится скучно от насилия, и он признает, что человеческая энергия должна быть направлена преимущественно на созидание, а не на разрушение. Бессмысленное насилие — прерогатива молодежи, у которой много энергии, но немного таланта к конструктивному творчеству». Такое преображение героя не является ни глупым, ни патетическим, скорее это надлежащее окончание большого романа. Как едко подметил Берджесс, «когда литературный труд не в состоянии показать изменение характера, это просто указывает, что человеческий характер представлен застывшим, не способным к преображению, тогда вы как автор оказываетесь вне сферы романа, а ваш труд — это басня или аллегория. Американский печатный вариант, как и фильм Кубрика, это аллегория; британский вариант, как и изданный в других странах, это роман».