Фрейд Зигмунд - Очерки об истерии

Но могут сказать, что отказываясь от сомнамбулического состояния, я лишался одного из необходимых условий для действенности катартического метода. Считалось, что в изменённом состоянии сознания в распоряжении больных были такие воспоминания и обнаруживались такие взаимосвязи, которые не возможно обнаружить в нормальном состоянии сознания. Там, где нельзя добиться расширения памяти, что возможно якобы только у сомнамбул, там нельзя и найти причинные взаимосвязи, больной просто не может их довести до сведения врача; именно патогенные воспоминания исчезают из памяти больных, находящихся в обычном психическом состоянии, а если и присутствуют, то только в очень обобщённом виде». (См. главу 1 «Предварительное сообщение»)

В таком затруднительном положении мне помогло то, что я вспомнил, как сам Бернгейм приводил доказательство того, что воспоминания сомнамбулы только с виду кажутся забытыми в состоянии бодрствования. Они могут быть вызваны посредством лёгкого напоминания, применением особого приёма с наложением на лоб руки, позволяющим связаться с информацией из другого состояния психики. Один раз, например, Бернгейм навязал женщине-сомнамбуле негативную галлюцинацию, что его (врача) нету, а затем самыми разнообразными способами, даже изображая нападение на пациентку, продемонстрировал, что женщина, действительно, не замечает его. Что только Бернгейм не делал, больная всё равно явно не замечала его. После того, как женщина была выведена из гипноза, Бернгейм стал расспрашивать её о том, что он только что с нею делал; женщина была твёрдо убеждена, что он уходил. Она неизменно повторяла, что его не было, но Бернгейм не сдавался, снова и снова утверждая, что она всё хорошо помнит. Наконец, он наложил женщине на лоб свою руку, и смотри ты, женщина рассказала обо всём, что казалось бы она не могла воспринять в сомнамбулическом состоянии, как и не знала в состоянии бодрствования.

Вот на этот поразительный и поучительный пример я и ориентировался. Я решил исходить из предпосылки, что мои пациентки знают практически всё из того, что хотя бы раз оказало на них патогенное влияние. Речь могла идти только о том, каким образом побудить их рассказать об этом. Я поступал следующим способом. Когда на мой вопрос: «С какого времени у Вас существует этот симптом? Когда он впервые возник?» я получал от пациента ответ: «Я действительно ничего об этом не знаю», то надавливал моей рукою на лоб больного человека или же сжимал его голову руками и говорил: «После того как я нажму на лоб рукой Вам в голову придёт ответ. В то мгновение, когда я перестану давить, Вы сможете что-то очень яркое увидеть перед своими глазами, или в Вашей голове возникнет идея, которая полностью Вас захватит. Как раз это и является тем, что мы сейчас ищем. – Ну, и что Вы сейчас увидели, какая мысль пронеслась в Вашей голове?»

Когда я впервые применил этот метод (это было ещё до лечения мисс Люси), то и сам был поражён тем, что полученный от пациента материал был именно тем, в котором я нуждался. Могу сказать, что с тех пор я никогда не был оставлен на произвол судьбы, у меня всегда был надёжный путь, по которому я мог уверенно следовать в своих поисках. Этот метод позволил мне добиваться завершения психического анализа не прибегая к помощи сомнамбулизма. Постепенно я приобрёл столь большую уверенность, что когда на заданный ему вопрос пациент отвечал: «У меня абсолютная пустота» или «Мне совершенно ничего не приходит в голову», я просто говорил: «Да такого вообще не может быть». У меня не вызывало никаких сомнений, что они могли бы вспомнить о том, что действительно произошло, пациенты просто не могли поверить в то, что такое может быть возможно, и только потому сразу же отбрасывали в сторону всё, что им приходило в голову. Эту процедуру я мог бы повторять бесчисленное количество раз, сколь ни пожелай, и каждый раз вспоминалось бы одно и тоже. И действительно, я всегда оказывался прав в том, что больные просто ещё не научились освобождаться от своей критичности, от недоверия к себе. Появляющиеся у них воспоминания или всплывающие мысли сразу же ими отбрасывались, так как пациенты считали всё, спонтанно приходящее им в голову, совершенно бесполезным, принимая за какое-то чуждый им, непонятно как втиснувшийся бред. Но после того, как пациентам всё же удавалось сообщить то, что им приходило в голову, всякий раз оказывалось, что на самом деле высказанный ими материал имел реальное значение. Иногда действительный ответ я получал только после третьего или четвёртого надавливания рукой, и часто мне приходилось потом слышать: «Да я знала об этом ещё при Вашем первом нажатии, но я не хотела говорить такое» или «Я так надеялась, что бы этого на самом деле не было».

Однако изобретённый мною способ расширения якобы суженного сознания требует со стороны врача намного больше усилий, чем собирание информации от пациента, находящего в состоянии сомнамбулизма. Зато этот метод делает меня совершенно независимым от состояния больного, а кроме того позволяет мне видеть мотивы, которые довольно часто являются решающими в деле «забвения» воспоминаний. Я могу вполне справедливо утверждать, что очень часто забывание является преднамеренным, желательным. Хотя удаётся оно всегда лишь только с виду.

Возможно, ещё большее внимание читателя привлечёт тот факт, что якобы уже давно позабытые числа и даты на самом деле можно вспомнить, а это уже доказывает не предполагаемую ранее надёжность и точность памяти.

Незначительный выбор, который требуется при отыскивании чисел и дат, позволяет позаимствовать из учения об афазии [ii]

известную закономерность, что узнавание для памяти гораздо менее обременительно, чем воспоминание о событиях.

Итак, пациенту, пожелавшему вспомнить в каком году, месяце и дне произошло определённое событие перечисляются года, в которым оно могло бы произойти, двенадцать месяцев года, тридцать дней месяца, дополнительно внушая, что при правильном числе или названии месяца его глаза откроются сами собой или же он просто почувствует, что именно это число и является правильным. И действительно, в большинстве случаев пациент уверенно выбирает определённую дату, а посредством имеющихся записей о том времени достаточно часто можно убедиться, что дата была названа верно. В другие разы, и у других больных в результате совпадения различных фактов и событий названная дата не вызывала никаких сомнений. Например, после того как посредством метода «перечисления» обнаружилась нужная дата, больная пролепетала: «Да это же день рождения отца» и продолжала: «Конечно, это и должно было произойти на дне его рождения» (событие, о котором мы говорили с пациенткой).