Маршал Салинз - Экономика каменного века

ДСП должно быть оказано противодействие, он должен быть преодолен. И не просто по причинам технического свойства — потребности в более высоких уровнях кооперации, а потому, что экономика домашнего хозяйства настолько же ненадежна, насколько, казалось бы, функциональна — нудная жизнь для личности и угроза для общества. Одна из главных сил противодействия ДСП — более широкая сеть родства. Однако продолжающееся господство экономики домашнего хозяйства накладывает отпечаток на общество в целом: противоречие между инфраструктурой и суперструктурой родства, которое ни­когда полностью не подавляется, но всегда подспудно присутствует, коварно влияет на повседневное распределение благ и в критический момент может [75] [76]

выйти на поверхность. чтобы ввести всю экономику в состояние сегментарного коллапса.

Экономическая сила политического порядка *

Два слова можно употребить [у ca'a ], говоря о пирах, ngauhe и houiaa. Первое буквально значит «еда», а второе — «слава» (Ivens, 1927, р. 60).

«Не будь пиров, — сказал [мужчина вогео ], — мы не собирали бы столько каштанов и не сажали бы столько деревьев. Наверное, нам хватало бы пищи, но мы никогда бы не ели по-настоящему хорошо» (НодЫп, 1938-39, р. 324).

В ходе эволюции примитивного общества основной контроль над домашней экономикой, по-видимому, от формальной солидарности родственной структуры переходит к ее политическим аспектам. По мере политического оформления структуры, особенно по мере централизации власти в руках правящих вождей, экономика домашнего хозяйства мобилизуется для решения более крупных социальных задач. Такой импульс, посылаемый производству политикой, часто удостоверяется этнографически. И хотя первобытным лидером или вождем могут руководить его собственные амбиции, он воплощает конечные цели коллектива. В противовес частным интересам экономики домашнего хозяйства и ее мелочной озабоченности собственной выгодой он персонифицирует принцип общественной экономики. Племенная власть, которая есть сила или которая будет силой, вторгается в систему домохозяйства, чтобы подорвать его автономию, обуздать его анархию и дать свободу развитию его производительности. По наблюдениям Маргарет Мид, «темп жизни в каждой данной деревне манус , количество находящихся в обороте товаров и, таким образом, их число в целом зависело от количества лидеров в ней. Их число варьирует в корреляции с их личной предприимчивостью, интеллектом, агрессивностью и многочисленностью родни, поддержку которой он может обеспечить» (Mead,1973a, pp.216-217).

Мэри Дуглас вывела то же правило, но наоборот — как теорию поражения власти — в своей основной монографии о леле района Касаи. Она сразу же отмечает экономические следствия: «Те, кому так или иначе приходилось иметь дело с леле, должны были заметить, что у них нет никого, кто мог бы давать распоряжения с обоснованной надеждой на повиновение... Недостаток авторитета имеет там давнюю историю, что и объясняет их нищету» (Douglas, 1963, р. 1). Мы уже сталкивались ранее с данным негативным эффектом, особенно в отношении недоиспользования жизненно важных ресурсов. Как выяснил Карнейро при изучении куикуру— а Изиковиц развивает сходную идею, исходя из данных по ламет, — проблема заключается в соотношении, с одной стороны, хронической тенденции к разделению и дисперсии общин и, с другой стороны, уровня развития политического контроля, который мог бы корректировать эту неустойчивость общинного состава и воздействовать на динамику экономики так, чтобы она более адекватно соответствовала

Са'а — одна из этнических общностей меланезийцев Соломоновых о-вов. Вогео — этническая общность меланезийцев Соломоновых о-вов.

техническим возможностям общества.

Этот аспект политической экономии примитивного общества я рассматриваю лишь кратко и схематично.

Все зависит от политического противодействия центробежной тенденции, склонность к которой присуща ДСП. Говоря иначе, степень приближения к производственным возможностям (при прочих равных факторах), достигаемая тем или иным обществом, является результатом наложения двух противоположных политических принципов: с одной стороны, центробежная дисперсия, присущая ДСП, ставшая уже рефлекторным механизмом поддержания мира; с другой стороны, согласие, которое может быть обес­печено стоящими над семейной общиной институтами иерархии и объединения, — институтами, успех которых скорее всего может быть непосредственно измерен концентрацией населения. Конечно, здесь дело не только в племенных институтах власти и не только в их вмешательстве, противодействующем примитивному рефлексу раскола. То, насколько насыщен район населением, зависит также от взаимоотношений между об­щинами — взаимоотношений, которые, вероятно, поддерживаются в равной мере благодаря как бракам и линиджам, так и институтам власти. Мне здесь важно по меньшей мере обозначить problématique: каждой политической организации присущ свой коэффициент плотности населения и, таким образом, если присовокупить экологические условия, присуща своя детерминанта интенсивности использования земли.

Второй аспект этой общей проблемы, влияние политики натруддомохозяйств.я обсуждаю подробнее. Отчасти потому, что в этом случае доступны более подробные этнографические данные. Можно даже выделить по отдельности определенные формальные черты структуры власти, которые по- разному сказываются на продуктивности домохозяйства, и, таким образом, получить надежду проанализировать их в виде профиля социальной интенсивности. Однако прежде чем совершить эти полеты в сферу типологий, мы должны рассмотреть средства, с помощью которых структура и идеология власти реализуют себя в производстве примитивных обществ.

Воздействие политической системы на домашнее производство не лишено сходства с воздействием системы родства. И далее, организация власти не отделена от организации родства, а ее экономическое влияние наилучшим образом может быть понято как радикализованная функция родства. Даже многие крупнейшие африканские и все полинезийские вожди не были изъяты из системы родственных связей, что облегчает понимание экономики их политических деяний — так же, как и политику их экономики. Поэтому я намеренно исключаю из данного обсуждения подлинных монархов и государ­ства и говорю лишь о тех обществах, где родство выполняет функцию монарха, а «монарх» — это просто старший родственник. В основном нам придется иметь дело с «вождями», в точности соответствующими этому названию. А организация вождей — это политическая специализация в организации родства, родство же — это обычно родственная специализация в политической организации. Более того, что справедливо для наиболее развитой формы лидерства, вождеской организации, то a plus forte raison справедливо и для племенных лидеров всех видов: они занимают свои позиции и внутри сети родства, и над нею. И насколько это верно с точки зрения структуры, настолько же верно и с точки зрения идеологии: на практике экономическая роль лидера — это только специализация морали родства. Здесь лидерство выступает как высшая форма родства и, следовательно, высшая форма реципрокности и щедрости. Это бесконечно отражается в этнографических описаниях любых регионов примитивного мира, даже вплоть до тяжелых дилемм, порожденных обязанностью вождя быть щедрым: