Брюс Перри - Мальчик, которого растили как собаку

К этому времени Эмбер провела в реанимации около четырех часов. За это время ее осмотрел невролог, и томограмма не показала каких-либо мозговых нарушений. Другие неврологические тесты также показали норму. Кардиологи также осмотрели ее и не нашли со стороны сердца каких-либо проблем, которые могли бы объяснить имевшиеся симптомы. Все исследования крови показывали норму, а токсикологические тесты были отрицательными. Мое подозрение подтверждалось: никто не мог сказать Джил, что происходит, потому что никто этого не знал.

Я вернулся в комнату и рассказал Джил, что мне удалось узнать. И затем, используя простую технику, которая, как я знал, помогает людям расслабиться перед началом гипноза, я начал расспрашивать про жизнь Эмбер, надеясь успокоить мать и одновременно найти ключ к тому, что плохого могло произойти в прошлом ее дочери.

— Расскажите мне про вашу дочь, — попросил я. Джил казалась сконфуженной этим, казалось бы, самым нейтральным вопросом.

— Где она родилась? — подсказал я. Джил стала вспоминать и предложила мне, видимо, те же «дежурные» истории, которые с удовольствием рассказывала со времени рождения своей дочери. У многих людей настроение заметно меняется, когда они вспоминают о таких вещах, как рождение ребенка. Когда Джил стала рассказывать о рождении девочки, она впервые за время нашей беседы улыбнулась. Когда Джил начинала запинаться, я переспрашивал ее, давая возможность вернуться к таким, обычно нейтральным или положительно окрашенным темам, как первый день Эмбер в школе и какие книги она любила, когда была совсем маленькой.

Однако я заметил, что Джил, казалось, перескакивает через большие отрезки времени, и, глядя на нее, я почувствовал, что у нее самой была нелегкая жизнь. Она выглядела на десять лет старше своего биологического возраста (около тридцати пяти лет), ее тусклые блондинистые волосы были достаточно редкими, лицо измождено. Конечно, никто не будет особенно хорошо выглядеть в больничной палате, склонившись над серьезно больным ребенком, но в Джил было что-то, сказавшее мне, что ей пришлось немало бороться, прежде чем она смогла жить так, как живет сейчас, и этим были вызваны пробелы в ее истории. Ей явно пришлось многое бросить, в ее жизни были разрушенные сложные отношения, грязная работа, ей с дочерью, лишенными корней, пришлось колесить по стране. Но теперь наконец у нее была хорошая работа (ассистент в какой-то администрации), и она собиралась сделать Техас своим домом.

Пока Джил говорила, я также изучал ее дочь. У Эмбер были черные волосы, явно крашеные. Тройной пирсинг в одном ухе и двойной в другом. Затем я заметил некую деталь, которая, как я сразу понял, была важной: на предплечье Эмбер были десятки неглубоких порезов. Порезы были параллельными, иногда с пересечениями. Расположение, глубина и форма — все было характерно для сознательного членовредительства.

Пытаясь понять, могут ли эти порезы иметь связь с медицинскими проблемами Эмбер, я спросил у Джил, не случилась ли недавно что-нибудь такое, что могло расстроить Эмбер. Она немного задумалась, потом закрыла рот руками, как будто хотела сдержать крик. Оказалось, что за ночь до происшествия позвонил один из бывших партнеров Джил — Дуэйн. Джил порвала отношения с Дуэйном восемь лет назад, обнаружив, что он неоднократно насиловал ее дочь, это началось, когда девочке было девять лет, и продолжалось не один год. Эмбер ответила на телефонный звонок в ночь перед госпитализацией. Дуэйн успел сказать, что хотел бы прийти, прежде чем Джил взяла трубку и сказала ему, что ни она, ни ее дочь не хотят иметь с ним ничего общего.

Множество «порезов», как я скоро узнал от Эмбер, это была история ее травмы. Когда люди, пережившие травму, калечат себя, они вызывают этим отстраненное состояние, подобное реакции приспособления к обстоятельствам, которая была во время самой травмы. Порезы могут быть для них чем-то успокаивающим, потому что помогают уйти от тревоги, вызванной вернувшимися травматическими воспоминаниями или просто трудностями повседневной жизни. В случаях отстранения, как мы уже это обсуждали, человек до такой степени отдаляется от реальности, что двигается как во сне, когда ничто не кажется реальным, и он почти не чувствует эмоциональную или физическую боль. Эти ощущения связаны с высвобождением большого количества эндогенных опиоидов, этих естественных героиноподобных веществ, которые убивают боль и создают успокаивающее чувство дистанцирования от беды. Исследования на крысах показали, что, когда животные обездвижены — это для них крайне стрессовая ситуация — их мозг буквально затапливается эндогенными опиоидами, такими как эндорфины и энкефалины. Люди, которые ведут жизнь, связанную с угрожающими обстоятельствами, часто описывают состояние «отключения», «нереальности» и онемения, подобное тому, которое вызывают опиоидные наркотики. Эндорфины и энкефолины — это интегральная часть стрессовой системы, с их помощью мозг подготавливает тело к тому, чтобы справиться с физической и эмоциональной болью.

Мне пришло в голову, что сейчас физиологическое состояние Эмбер очень напоминает состояние человека после передозировки героина, но, в отличие от большей части жертв передозировки, она сама дышала. Принимая во внимание ее членовредительство и неожиданный контакт с насильником, случившийся за день до того, я подумал: могло ли это быть крайне выраженной диссоциативной реакцией, которая, в сущности, вынудила ее мозг использовать свои собственные опиоиды.

Когда я впервые поднял вопрос о подобной возможности, доктора скорой помощи посчитали мои слова абсурдом. Даже я должен был признать, что никогда не слышал о подобных случаях. Однако я знал о лекарственном противоядии, которое можно использовать при передозировке опиоидов, это наркотик, называемый «налоксон» (Naloxone), и он вполне безопасен. В нашей клинике мы также используем сходный, но более длительно действующий наркотик, называемый «налтрексон» ( Naltrexone ), для помощи детям, склонным к продуцированию диссоциативных состояний, когда они встречаются с чем-то, относящимся к пережитой травме. После того как Эмбер пролежала без сознания еще несколько часов и никакие тесты не помогли объяснить ее состояние, доктора решили попробовать «налоксон».

Как происходит и при обычных случаях передозировки опиоидов, результаты были очень быстрыми. Через девяносто секунд после инъекции Эмбер моргнула, пришла в себя, через несколько минут села и спросила, где она. Поскольку скоро я узнал о ее жизни больше, моя теория, что ее симптомы были свидетельством диссоциативной реакции на травматические воспоминания, оказалась самым правдоподобным объяснением и потери сознания, из-за которой она попала в больницу, и ее реакции на налоксон.