Борис Братусь - Русская, советская, российская психология [Конспективное рассмотрение]

Послереволюционный подъем науки проходил отнюдь не на безоблачном фоне. Уже с самого начала двадцатых годов в стране стали нарастать диспуты, дискуссии, обсуждения, посвященные тому — какой должна быть марксистская психология. Это не была просто научная полемика или борьба школ. Дискуссии приобретали все более выраженную политическую окраску с соответствующими штампами и ярлыками. В дело вступили «психологи с партийными билетами» — как правило, ничтожества в науке, но обладавшими ощущением своей большевистской непогрешимости.

Приведу фрагмент резолюции, принятой партийной конференцией Государственного института психологии, педологии и психотехники (сокращенно ГИППП) [10]в 1931 году: «Стоит задача разгрома и уничтоженияостатков буржуазных теорий, являющихся прямым отражением сопротивления контрреволюционных элементов страны социалистическому строительству и служащих протаскиванию чуждых идейпод видом якобыдиалектико-материалистических». Я подчеркнул в резолюции слова — «разгром», «уничтожение», «контрреволюционные элементы», «протаскивание чуждых идей»… Все это из разряда ключевых слов эпохи, появление и употребление которых в то время было грозным симптомом. Вообще история этих и других окрашенных политикой дискуссий, во множестве разлившихся тогда по стране — лишнее и на этот раз печальное доказательство того, что вначале было слово, что со слов все начинается, словами формируется, а вслед за ними приходит действительное, не бумажное, не словесное дело разгрома и уничтожения.

Наконец, грянула гроза. Случилось это летом, в начале июля 1936 года, когда в газете «Правда» было напечатано Постановление ЦК ВКП(б) «О педологических извращениях в системе наркомпросов».

Название документа, как обычно, само по себе мало о чем говорит. Тоталитарные режимы любят туманные названия и особый язык. Если перевести на язык более внятный, то Постановление следовало бы назвать так — о разгроме и уничтожении (вот они — ставшие реальностью слова партийной резолюции) психологической науки и практики в Советском Союзе.

Предлогом, непосредственным объектом критики в постановлении была педология, прежде всего — использование тестов в школьной практике. В тогдашней системе Наркомпроса (Народного комиссариата просвещения) применялись тестовые исследования, по результатам которых должна была строиться та или иная тактика обучения, а также отбор детей во вспомогательные школы. Все это объявлялось в постановлении «вредными лженаучными взглядами», «сомнительными экспериментами», желанием «найти максимум отрицательных влияний и патологических извращений самого школьника, его семьи, родных, предков, общественной среды и тем самым найти повод для удаления школьника из нормального школьного коллектива». Исходя из этого предписывалось вообще «упразднить преподавание педологии как особой науки в педагогических институтах и техникумах», «ликвидировать звено педологов в школах и изъять педологические учебники», «раскритиковать в печати все вышедшие до сих пор теоретические книги педологов» и т. п.

Постановление направлялось, однако, отнюдь не только на педологию (т. е., говоря современным языком, на педагогическую и детскую психологию). Это была не пуля, а бомба, разрыв которой поражал все психологическое поле страны. Были закрыты Институты труда, психотехнические лаборатории (там ведь тоже применялись тесты), разогнаны различные психологические общества (уже вне зависимости от того — были там тесты или нет), ликвидировались психологические журналы и периодические издания, рассыпались типографские наборы книг, приготовленных к печати, изымались из библиотек и уничтожались книги, имеющие отношение к педологии, тестологии, психологии и ко всему, что так или иначе могло о них напомнить, [11]стали в изобилии появляться разгромные статьи и брошюры против психологов. Через короткое время (у дверей стоял страшный для страны 1937 год) начались выборочные аресты, высылки, расстрелы.

Позволю себе сделать небольшое личное отступление, имеющее, однако прямое отношение к обсуждаемой, сквозной для нас теме человека в советской психологии.

Суть сталинизма и коммунизма я начал пытаться постигать молодым человеком вместе со своим поколением в 60-ые годы. Нужной информации было крайне мало, приходилось собирать ее часто по крупицам. И то, что узнавал, приводило не только в ужас, но и в недоумение. Я поражался бессмысленностью злодеяний. Зачем все это надо было делать? Уничтожать военных накануне неизбежной войны, крестьян, которые кормили Россию? Сталин к тридцатым годам был диктатором и, тем не менее, он начал уничтожать своих верных соратников. Я долго не видел в этом никакой внутренней логики. Я не видел ту конкретную задачу, для которой надо было все это делать, которая могла бы придать смысл калейдоскопу злодеяний.

Лишь много позднее мне пришло в голову, что все обретает свой смысл и логику, если мы примем, что в качестве такой задачи выступало разрушение (или — знакомыми словами партийной резолюции — последовательный разгром и уничтожение) человека как свободного, суверенного существа . И тогда все выстраивается и становится на свои места. Кровавые компании обретают свою страшную логику и смысл. Сначала уничтожаются сословия, различающие одних людей от других — дворянство, купечество, крестьянство, затем религия как духовное прибежище человека, затем все самодеятельные организации, союзы, общества. Наконец, и это неизбежно, дело должно было дойти до науки.

Какая же наука, согласно этой логике, должна была быть уничтожена первой? Конечно же, психология — как наука о различиях, субъективных особенностях, своеобразии, неповторимости человека. Так оно и случилось. Постановление ЦК ВКП (б) «О педологических извращениях в системе наркомпросов» было первым в ряду дальнейших разгромов других наук. И не случайно, что острие его было направлено против тестов как объективных показателей человеческих различий и особенностей. Психология в СССР в этом плане есть пример, модель развития науки о человеке в тоталитарном коммунистическом государстве. Как писал один официальный историк советской психологии, «все существенные факты истории психологической науки в СССР следует рассматривать в свете борьбы Коммунистической партии». И, к сожалению, он совершенно прав. Вот почему, для того чтобы понять эти «существенные факты», необходимо выйти за их чисто внешнее описание и констатацию и проникнуть в суть «борьбы коммунистической партии», которая есть не что иное, как определенное решение проблемы человека, а именно ее окончательное решение , когда она как проблема, вопрос, разночтение, вариант, тайна должна была просто перестать существовать. [12]