Валентин Семке - Умейте властвовать собой, или Беседы о здоровой и больной личности

Как реакция на возрастающее очерствение и духовное разъединение в последнее время начинают возрождаться нравственные проповеди, произносимые не только с амвона, но и с экранов телевизоров. Они призваны сеять «доброе, вечное», звать к внутреннему обновлению, осознанию красоты и величия человеческого духа, воскрешать добро и отзывчивость в каждом из нас. Вспомним, как проповедовали наши предки единение, мир и согласие, соблюдение здорового и трезвого образа жизни; как ценились в прежние времена основные человеческие добродетели — справедливость, мудрость, умеренность, мужество. На их основе и формируется человек разумный, человек-творец, человек-созидатель, способный управлять не только окружающей природой, но и своим собственным здоровьем, своей судьбой.

Из большого числа интереснейших встреч, которыми в изобилии даровала меня судьба, особенно запомнилась увлекательная беседа с патриархом советской психиатрии Авлипием Давидовичем Зурабашвили. Неторопливо и страстно этот умудренный старец развивал идею неизбежной, вместе с тем необходимой эволюции от «человека разумного» (гомо сапиенс) к «человеку моральному» (гомо моралис), способному «просеивать» свои поступки и эмоции через тонкое «нравственное сито». Вместе с положением «мыслю — значит, существую» должен бытовать в нашем сознании принцип «краснею от стыда — значит, существую». В век научно-технической революции, как никогда ранее, важно понять, что моральная категория составляет самостоятельную сферу личности — наряду с эмоциональной, волевой и интеллектуальной: при любых тяжелейших переживаниях искра морали смягчает душевную боль, а переключение на творческий труд способствует заживлению душевных ран. Проблема контаминации (очищения) морального климата, усиления и утверждения нравственных сил — одна из первых задач перестройки общества и каждого его члена в отдельности. Вместе с тем развитие индивидуализма, эскапии (ухода от общества) в мир озлобления, духовной пустоты и «душевной засухи» неизбежно содействует социальной «коррозии» личности, ее саморазрушающемуся поведению. Известно, что гедонистическая установка индивида служит первопричиной формирования клинических проявлений алкоголизма, наркоманий и токсикоманий. По сути дела, утрата доброты, отзывчивости, милосердия, человеколюбия и любви — это дорога в никуда, прерывание жизни, забвение всего светлого, яркого и дорогого.

Человечность, гуманизм, милосердно позволяют заложить фундамент физического и нравственного благополучия на долгие годы. Именно в неуклонном нравственном возрождении видится залог счастливой, здоровой и долголетней жизни. Давайте присоединимся к позиции поэта Кайсына Кулиева: «Бытует вечность только в простоте. А простота лишь мудрость и работа».

Издавна из всех несчастий, происходящих с человеком, пожалуй, наиболее сильное впечатление на окружающих производили расстройства психики. Сложную гамму чувств, в зависимости от воспитания и эпохи, порождало сумасшествие — от суеверного страха, набожного трепета, состояния беспомощности и обреченности до глубокой неприязни и отвращения. Достаточно вспомнить стихотворение Огюста Бабье «Бедлам»:

Но наиболее естественны и объяснимы чувства горечи и сострадания при столкновении с тяжелыми, запущенными формами безумия, когда больной длительное время проводит в условиях больниц — этих, как их прежде называли, «пристанищ погибших рассудков». Известный швейцарский психиатр Эйген Блейлер справедливо писал:

«Крепкие мышцы и здоровые кости являются и по сей час приятными и желательными качествами, однако можно управлять целым миром и быть совсем без рук и без ног. Между тем, малейшее расстройство психического механизма может превратить самого крепкого человека в достойный сожаления объект презрения или в опасного врага общества» [1] Блейлер Э. Руководство по психиатрии: Пер. с нем. — М., 1920. .

И все же нередко приходится констатировать, что люди знают о нервных и психических расстройствах гораздо меньше, чем о раке, сердечно-сосудистых нарушениях, туберкулезе и прочих «бичах» человечества. А зачастую эти «знания» граничат со средневековыми предрассудками и поверьями, поскольку тончайшие достижения человеческой психики еще недостаточно полно поддаются пониманию. Между тем будь широкие слои населения более осведомлены о причинах и течении психозов, сколько бы человеческих драм и трагедий было предотвращено.

Психиатрия имеет многовековую (и отнюдь не всегда приглядную) историю. Вспомним, что душевнобольных эллины отгоняли камнями, а в средние века сжигали на кострах инквизиции. Более гуманное обращение с ними было в Древней Руси: большинство сумасшедших, «юродивых», призревались в монастырях, а многие считались «богоугодными людьми» (во имя одного из них возведен в Москве храм — храм Василия Блаженного). По всей Европе строились долгаузы «для сумасбродных и под видом изумления бывающих, чтобы не быть им помехой и пугалом для здоровых». Так называемые «башни для дураков», «желтые дома» надолго оставались синонимами беспорядка, жестокости и бесчеловечности. И лишь в годы Великой французской революции с душевнобольных были сняты оковы, а сам сумасшедший «возведен в ранг больного» (кстати, за этот поступок Филипп Пинель — реформатор психиатрической науки — был заподозрен в контрреволюционной деятельности). Однако еще долгие годы предрассудки и суеверия поддерживали в населении предубежденность и опасения в отношении к душевнобольному.

Во многом эта ситуация была вызвана отгороженностью психиатрических больниц от внешнего мира как глухой стеной заборов, так и стеной недоверия, молчания и недоброжелательства, ибо сами врачи-психиатры оставались, по выражению П. Б. Ганнушкина, «настоящими сектантами со всеми положительными и отрицательными сторонами такой работы». Все это содействовало тому, что даже в середине 50-х годов настоящего века американские медики признавались: «Старые и молодые, высокообразованные и малограмотные, мужчины и женщины склонны видеть в психически больном человеке существо, не достойное уважения, грязное и потенциально опасное». И лишь постепенно наступил перелом в общественном сознании той же американской публики: попасть в разряд «душевнобольного» означало прослыть в глазах окружающих незаурядным, неординарным, наделенным талантом «божественного предвидения».