Джон Спонг - Иисус для неверующих. Основатель христианства без мифов, легенд и церковных доктрин

Без всяких историй о чудесах Павел, тем не менее, знал по опыту, что высшее начало, именуемое Богом, так или иначе присутствовало в жизни человека, которого он называл Христом. Присутствие Бога в Иисусе, а также стремление открыться этому присутствию, было для Павла настолько реальным и мощным, что отразилось в его описании христианской жизни как жизни «во Христе». Он чувствовал, что жизнь Иисуса лучше всего объяснима как жизнь Бога, уничижившего себя и ставшего человеком, и выразил это в Послании к Филиппийцам (2:5–11). Однако, судя по всему, ничто из вышесказанного не заставило его предполагать, что в жизни Иисуса хоть когда-то свершалось то, что мы считаем чудесами. Божественная и человеческая жизнь Павлу казались перетекающими друг в друга. А это, по меньшей мере, открывает нам возможность того, что традиция чудес, связываемых с Иисусом, не изначальна, но представляет собой результат более позднего ее развития. Предлагаю читателям впустить в сознание эту возможность прежде, чем мы пойдем дальше.

Чудеса впервые появляются в письменной истории Иисуса в восьмом десятилетии нашей эры у Марка, а затем, в 90-е – 100-е годы – в других Евангелиях. Таким образом, чудеса – плод периода между 70 и 100 годом, когда Евангелия обрели письменную форму. Если мы следом за виднейшими учеными мира согласимся с этой датировкой, возникает закономерный вопрос: почему чудеса были добавлены к истории Иисуса именно тогда, раз не принадлежали к изначальной традиции, связанной с его жизнью и служением?

Если чудеса – позднейшее добавление к истории Иисуса, то они, как и многое другое, в чем нам еще предстоит разобраться, могут быть не столько проявлением супернатурализма, сколько следствием нашей неспособности осмыслить при помощи естественного языка изначальное впечатление от встречи с Богом. Следует понять: о Боге можно осмысленно говорить лишь на языке самого Бога, а у нас такого языка нет. И потому люди могут говорить о Боге, лишь усиливая земные события до такой степени, что те становятся сверхъестественной реальностью, подобной тому, какой мы ожидаем от Бога и его действий. Это кажется очевидным для тех времен, когда ученики Иисуса искали слова достаточно выразительные, чтобы описать предполагаемую божественную жизнь их учителя – жизнь, которая, как утверждалось, далеко превосходила человеческие возможности и выходила за рамки человеческой ограниченности.

Чудеса, приписываемые Иисусу, обычно делят на три категории. Во-первых, это то, что мы называем природными чудесами; во-вторых, чудеса исцеления; и, в-третьих, истории об Иисусе, возвращающем к жизни мертвых. Во всех случаях суть того, что хотят сообщить нам об Иисусе через эти рассказы евангелисты, несколько отличается, и я обращусь к каждому из них по отдельности, начиная с власти Иисуса над природой – основной темы данной главы.

Евангелия согласно утверждают: Иисус повелевал силами природы. Он ходил по воде, усмирял бурю, велев ветру утихнуть, горсткой хлебов накормил огромную толпу, а еще проклял смоковницу, отчего та немедленно, сверхъестественным образом, зачахла. Вопрос, который я задаю, исследуя эти библейские предания, остается тем же: что же довелось испытать людям, встретившим Иисуса, и отчего они потом окружили его имя массой разных историй о природных чудесах?

В поисках обоснованных выводов важно в первую очередь вспомнить о том, что евангельская традиция была порождением еврейского народа и, как таковая, проникнута его религией и мировоззрением. Сама история еврейской религии началась с того, что Бог утвердил свою власть над природой. В первых главах Торы Бог превратил хаос в упорядоченную жизнь, сотворил солнце, луну и звезды, наполнил океаны рыбой, небо – птицами, а землю – пресмыкающимися и могучими животными, а его величайшими творениями были мужчина и женщина. Бог передал человеческим существам божественную власть над всей созданной им природой. Даже после этого изначального акта творения Бог евреев, как считалось, постоянно вмешивался в жизнь мира. Данная тема неизменно присутствует в историях Адама и Евы, Каина и Авеля, Ноя, Авраама и Моисея. Кульминация истории Исхода – природное чудо с разделением вод, явившее власть Бога над мирозданием. Эта власть позже утверждалась и прославлялась в еврейских литургиях и стала излюбленным мотивом, повторяемым снова и снова псалмопевцами и пророками. Бог имел право приказывать природе: «Он речет, – и восстанет бурный ветер и высоко поднимает волны его» (Пс 106/107:25). Но он же был властен избавить людей от бедствия: «Он превращает бурю в тишину, и волны умолкают» (Пс 106/107:29–30). Пророк Наум писал, что «в вихре и в буре шествие Господа, облако – пыль от ног Его», и далее: «Запретит Он [Бог] морю, и оно высыхает» (Наум 1:3, 4). Захария добавил к этому, что «Господь блеснет молниею и даст вам обильный дождь» (Зах 10:1). Эти тексты ясно показывают, как евреи понимали отношения между Богом и природой.

О Боге можно осмысленно говорить лишь на языке самого Бога, а у нас такого языка нет

Зная, что иудаизм рассматривал Бога как обладающего властью над природой, мы начинаем понимать, что и евангельские рассказы о природных чудесах сформировались под влиянием религиозной истории еврейского народа. Ученики Иисуса множеством различных способов пытались выразить словами свое убеждение в том, что они встретились с этим Богом евреев в Иисусе. Павел говорил, что Бог был во Христе (2 Кор 5:19). Марк писал, что во время Крещения Иисус увидел «разверзающиеся небеса и Духа… нисходящего на Него» (Мк 1:1–11). По словам Матфея, его имя было открыто Иосифу во сне как «Еммануил», что означает «с нами Бог» (Мф. 1:23). Матфей возвращается к теме «Еммануила» в конце своего Евангелия, приписывая воскресшему Иисусу такие слова: «И вот, Я с вами все дни до конца века» (Мф 28:20). Лука утверждает, что Иисус не только явился от Бога, но и вернулся обратно к Богу, завершив свою миссию (Лк 1:26–35, 24:50–53, Деян 1:1–11). У Иоанна Иисус неоднократно заявляет, что он и Бог – одно (Ин 1:14; 5:17, 20; 10:30; 17:1 и сл.).

Таков был опыт учеников Иисуса. Но как рассказать о нем другим? Они решили проблему: просмотрели еврейские Писания, нашли, как те говорят о Боге, и приложили их к Иисусу – не потому, что эти слова описывали реальные события, а потому, что только так они могли выразить суть пережитого опыта. Так ученики превратили образ Бога, чей «путь… в море, и стезя… в водах великих» (Пс 76/77:19–20) в рассказ об Иисусе, идущем по воде. Когда они изображали Иисуса усмиряющим бурю, то хотели тем самым сказать, что Бог, обладавший властью над бурями и морскими штормами, присутствовал и в Иисусе. Они чувствовали, что Бог, так или иначе, пребывал в Иисусе, и отразили это в своих рассказах о природных чудесах, свидетельствующих о присутствии Бога. Эти рассказы никогда не предназначались для отражения объективной реальности! Они были попыткой перевести сильнейший внутренний опыт встречи с Богом, который людям довелось испытать рядом с Иисусом из Назарета, на внешний язык их религиозной традиции. У нас нет отдельного языка для описания внутреннего опыта; внешний язык – все, чем мы располагаем. Почему же нынешние верующие не чувствуют здесь разницы? Почему для них так необходимо воспринимать ограниченный внешний язык буквально, пытаясь проникнуть во внутренние глубины нашей человеческой сущности?