Валентин Катасонов - «Апокалипсис»: тайны раскрываются

Однако Федотов считает гораздо более серьезным упущением Соловьева другое – то, что писатель (при всей его прозорливости) не заметил тектонических подвижек, которые уже при его жизни происходили в европейской цивилизации: «Европейская цивилизация, убаюкивая себя зраком бесконечного равномерно-поступательного движения, вступила (уже при Соловьеве) в полосу мучительного кризиса, из которого ей суждено или выйти совершенно обновленной, неузнаваемой, или погибнуть. Соловьев проглядел рост империализма, готовившего мировую войну; особенно империализм духа, отрицающего ценность любви к человеку. Бисмарк и Маркс, Ницше и Вагнер, Плеханов и Ленин были просто не замечены им. Он жил в гуманном обществе Конта и Милля, Спенсера и Гладстона».

Однако Федотов не ставит автору «Краткой повести…» в вину некоторую наивность и непонимание ряда явлений и процессов в мировой политике, экономике и культуре. Они проявились лишь после смерти писателя и особенно в ходе и после Первой мировой войны. Писатель не обязан быть пророком. Федотова смущает то, что некоторые почитатели Соловьева и сегодня не видят, насколько реальный мир отличается от того, который описан в первой части «Краткой повести…», и наивно верят в тот сценарий событий, которые предшествуют приходу к мировой власти антихриста.

Федотов ставит под сомнение главный тезис Соловьева в его «Краткой повести…» – о ложном «добре» («поддельном», «антихристовом», «внецерковном») как главном инструменте завоевания «грядущим человеком» власти и превращения его в полноценного владыку-антихриста. Вот его рассуждение на этот счет: «Противник, «антихрист», который еще силен, перестал носить маску гуманизма, т. е. человеческого добра. Враждебная христианству цивилизация в самых разнообразных проявлениях своих становится антигуманистической, бесчеловечной. Бесчеловечна техника, давно отказавшаяся служить комфорту ради идеи самодовлеющей производительности, пожирающей производителя. Бесчеловечно искусство, изгнавшее человека из своего созерцания и упоенное творчеством чистых, абстрактных форм. Бесчеловечно государство, вскрывшее свой звериный лик в мировой войне и теперь топчущее святыни личной свободы и права в половине европейских стран. Бесчеловечны (принципиально, т. е. антигуманистичны) одинаково и коммунизм, и фашизм, рассматривающие личность как атом, завороженные грандиозностью масс и социальных конструкций» [177] Несколько смущает выражение «который еще силен» (в начале отрывка). По смыслу должно быть: «который уже силен». .

Особенно хорошо на себе Федотов прочувствовал неподдельный, откровенный и даже воинствующий антигуманизм коммунизма. Вернее, тех сил, которые пришли к власти в России и которые подняли знамя строительства «светлого будущего», названного ими «коммунизм» (Г. П. Федотов был знаком с этой властью не понаслышке: лишь в 1925 году он эмигрировал из Советской России). А ведь начинался коммунизм, как справедливо замечает Федотов, с «христианской секты, жившей пафосом человечности: Вейтлин, Сен-Симон, Жорж Санд». А в XX веке – «коммунизм, порывающий и с этикой, и с гуманизмом. Впрочем, ту же линию мы можем проследить и в идеологиях реакции, кончающей культом грубой силы и диктатуры». Дьявол, его слуги, включая антихриста, сбрасывают маски, за которыми все неожиданно видят страшные рожи человекоубийц.

Та безбожная наигранная человечность, которую демонстрировал антихрист Соловьева, по мнению Федотова, уже ушла в прошлое: «Итак, чистая, безбожная человечность не является последним соблазном – в пределах нашей культуры. Это среднее, исчезающее ныне звено нисходящего ряда: Богочеловек – человек – зверь (машина). Теплота человеческого добра («не холоден, не горяч») лишь процесс охлаждения пламенной любви Христовой к лицу человеческому – «единому из братьев моих». Она может быть временной маской темной силы – все годится в личины для не имеющего Лица, – но маска уже срывается. Она стеснительна. Соблазн человекоубийства для темных душ действеннее соблазнов человеколюбия».

Разве нечто подобное мы не наблюдаем сегодня, в начале XXI века, в России и во всем мире? Маски сбрасываются, они уже человекоубийцам не нужны. Они лгали миллионам людей в России и миллиардам людей в мире. Сегодня они уже готовятся убивать. Именно об этой метаморфозе говорил Христос, обращаясь к фарисеям и книжникам: «Ваш отец диавол; и вы хотите исполнять похоти отца вашего. Он был человекоубийца от начала и не устоял в истине, ибо нет в нем истины. Когда говорит он ложь, говорит свое, ибо он лжец и отец лжи» (Ин.8:44). Итак, сначала ложь, а потом убийство. Таков алгоритм дьявола, таков же сценарий действий антихриста.

Антанас Мацейна – очень плодовитый философ, богослов и писатель, но, к сожалению, не очень хорошо известный в России. Он родился в Литве (близ Каунаса) в 1907 году, а скончался в 1987 году в Западной Германии. Создатель и идеолог литовской философии модернистского католического направления. Несмотря на принадлежность к католицизму, проявлял интерес к православию и многое заимствовал из него в своих философских построениях. Среди многих зарубежных философов отличался особым интересом к русской литературе и русской религиозной философии (особое внимание уделял таким русским философам, как Владимир Соловьев, Сергей Булгаков, Семен Франк, Николай Бердяев, Владимир Лосский).

Его перу принадлежит книга «Великий инквизитор» (1946) – в ней он предпринимает попытку философской интерпретации «Легенды о Великом инквизиторе» Федора Достоевского. А в 1955 году на немецком языке выходит его книга «Тайна беззакония», посвященная философскому осмыслению «Краткой повести об Антихристе» Владимира Соловьева [178] В 1964 году она выходит на литовском языке. В наше время она издана и на русском языке первоначально (в 1995 году) под названием «Тайна подлости». Что, с нашей точки зрения, является неточным переводом, ибо автор имел в виду термин «тайна беззакония» из послания апостола Павла: «Ибо тайна беззакония уже в действии, только не совершится до тех пор, пока не будет взят от среды удерживающий теперь» (2Фес.2:7). . Не исключаю, что повышенный интерес Мацейны к творчеству Соловьева объясняется тем, что литовский философ, будучи католиком, воспринимал автора «Краткой повести…» также как католика [179] Об этом, в частности, свидетельствует следующая фраза из книги «Тайна беззакония»: «Зная, что Соловьев всем своим сердцем был католиком, трудно допустить мысль, что своим Аполлонием он хотел хоть как-то задеть католическую Церковь, как это сделал Достоевский своим инквизитором-кардиналом». Вопрос об отношении Соловьева к католицизму выходит за рамки данной работы, но все-таки отмечу, что к концу жизни действительно имевшее место увлечение Соловьева католицизмом стало проходить. .