Чарльз Уильямс - Колдовство

То, как развивались эти представления, особенно хорошо видно на двух примерах: «Тебаис» Статиуса 19и «О Граде Божием» св. Августина. Первое произведение служит источником деталей взаимоотношений дьявола и человека. «Житие преподобного Антония», написанное святым Афанасием, рассказывает о том, как дьявол предстал перед Антонием в образе черного отрока. Этот чернокожий входит в христианский мир одним из первых, если не самым первым. В дальнейшем упоминания «чернокожих» или просто «черных людей» часто встречаются в работах по истории колдовства. Но здесь он является не только как дьявол-личность; он пытается доказать, что олицетворяет скрытую злую часть внутренней природы Антония. Однако ему не удается смутить подвижника, и Антоний отвечает ему: «поэтому и достоин ты великого презрения. Ибо черен ты умом и бессилен, как отрок» 20.

Во всех этих рассказах явления нечистого иногда явственны, а иногда призрачны. Иногда дьявол преследует цель запугать, иногда – соблазнить. Такие подходы смущают не только плоть, но и разум. К тем, кого не удается смутить в чувственной области, применяют более тонкие методы. Демоны говорят им: «Смотри, мы покажем тебе, что должно произойти», и в ход идут яркие фантазии. Такие испытания – это всегда вызов, призыв к тщательному расследованию. Так это и повелось в христианском мире с тех пор, как Дева задумалась над пророчеством архангела 21. Отшельники пытали свои видения: «Скажи мне: гений ты, иль бог, иль демон?» 22, размышляя так: если это видение от Бога, тогда наша вера возрастет; но если этого не случится, то враг сам будет посрамлен и сгинет. Таков был опыт святого Антония, когда враг, с легкостью создающий любые видения, послал против него призрачных льва, волка, быка и змея. Антоний только смеялся и дразнил их: «Если можете и имеете надо мною власть, то не медлите и нападайте. А если не можете, то для чего мятетесь напрасно?» 23.

Другому отшельнику, преподобному Макарию Египетскому, случилось как-то раз рассеять колдовство. Некий чародей «очаровал глаза всех, смотревших на женщину, устроив так, что она казалась всем не женщиною, имеющею человеческий вид, но животным, имевшим вид лошади» 24. Муж привел ее к Макарию. Святой посмотрел на нее и спросил: «Что ее беспокоит?» Ему сказали, что она была женщиной, которая превратилась в кобылу. Тогда Макарий сказал: «Вы сами подобны животным, так как глаза ваши видят скотский образ. Она же, как создана женщиною, так и остается ею, она не изменила своей человеческой природы, но лишь кажется животным вашим глазам, обольщенным волшебными чарами». Затем он, подобно волшебникам из «Тысячи и одной ночи», взял воду, благословил ее, плеснул на женщину, помолился и она приняла в глазах окружающих привычный свой вид.

Период, на протяжении которого Церковь то и дело сталкивалась с иллюзиями, продолжался довольно долго. Маги и даже ангелы стремились воздействовать прежде всего на сознание и воображение; тело испытуемого эмоционально реагировало на эти сигналы, таким образом переводя эффект воздействия в реальность.

Некий отшельник Илия был терзаем похотью, и во сне увидел трех ангелов, которые схватили его за руки и за ноги, и один из них взял бритву и изуродовал его, естественно, не на самом деле, а лишь призрачно, но после этого отшельник излечился от своего недуга. С этого момента ничто не отвлекало его от молитвы и чувственная сфера полностью подчинялась ему.

Но, пожалуй, самое поразительное из призрачных воздействий досталось святому Пахомию Великому и его ученику Феодору. На этом фрагменте стоит остановиться подробнее.

Однажды ночью преподобный Пахомий и Феодор, проходя по монастырскому двору, узрели перед собой призрак женщины неземной красоты, «полный глубочайшего обмана». Несмотря на их молитвы, призрак приблизился, став почти материальным, и сказал, что их молитвы тщетны, поскольку «я получила власть от Бога Вседержителя, чтобы искушать кого я пожелаю». Преподобный Пахомий спросил, кто она такая. И получил ответ: «Я дочь Калумниатора 25, чья сила неописуема, и мне подчиняется вся дьявольская рать. Я низвожу звезды на землю, я оторвала Иуду от апостольского служения. У меня есть право вести против тебя, Пахомий, духовную брань, я не могу больше сносить упреки бесов в том, что никто не ослабил меня так, как ты. Это ты сделал так, что и старики, и молодежь перестали чтить меня, это ты воздвиг стену из Страха Божия, так что ни я, ни мои слуги не могут свободно приблизиться ни к одному из вас». 26

Затем она поведала монахам, что сейчас они умрут и тогда прервется их связь с другими насельниками монастыря, а она, наконец, получит власть над теми, для кого трудились Пахомий и Феодор. На это Пахомий ответил, что монахи и без них будут трудиться еще прилежней и укреплять верующих. Призрак возразил, что «начало всякой крепкой веры в любви и знании, она укрепляется через божественную волю и подтверждается чудесными явлениями и знаками, а также авторитетом пастыря, но когда пастырь стареет и становится немощным, вера умаляется и распадается от небрежения».

Пахомий спросил: «И почему ты явилась искушать нас, а не всех братьев? Ведь ты хочешь разрушить их души?», на что призрак отвечал: «Когда на землю пришел Христос-Искупитель, сила наша умалилась из-за того, и все-таки мы никогда не прекратим бороться с такими, как вы, и будем делать это любыми средствами».

В конце концов Пахомий прогнал призрака и запретил ему возвращаться в монастырь. Он не мог знать, что это обворожительное дьявольское наваждение предсказало историю постепенного захвата Церкви «могущественными и жестокими демонами, которых чрезвычайно трудно победить».

Со временем вера в существование падшего мира и исходящих из него видений распространилась довольно широко. Естественно, она стала нуждаться в формализации со стороны церковной власти. Империя испытывала тяжелейший кризис, Рим пал, и в тот самый момент, когда перестал существовать земной град, Августин 27возвестил о граде Божьем. Он структурировал учение о благодати; по-новому сформулировал понятие греха, видя его суть не в телесном, а в злой воле, питаемой гордыней. Он снял с воина обвинение в нарушении заповеди «не убий», отнеся убийства к обычаям войны. Его метафизика впитала все легенды о божественных и дьявольских существах. Возможно, он сам верил в них не больше, чем другие, но все же верил, и он нашел соответствующие места для многих из них. Он построил Небесный Град Божий в окружении беснующихся демонов; он отверг «искусство магии», которой похвалялись люди. Но где бы не признавался авторитет Августина, там же возникало и «искусство магии», которое, как он утверждал, было низложено. Возможно, ранее мир магии могли бы разрушить скептицизм, вера и любовь, но он был сохранен для борьбы с ним. «Мы, христиане», как было сказано, «обрели тайну жизни не благодаря мудрости заклинаний, а благодаря силе веры, данной нам Богом». Но разве эта вера избежала захвата миром темных сил? Возможно, поэтому Игнатий и ощущал потребность в оправдании: дескать, «заклинания и колдовство были упразднены»?