Людвиг Фейербах - Сущность Религии

Провидение, обнаруживающееся в естественном порядке, в целесообразном устройстве и закономерности, не есть религиозное провидение. Религиозное провидение коренится в свободе, а первое – в необходимости; религиозное провидение не ограничено и безусловно, первое же – ограничено и зависит от тысячи условий; религиозное провидение – особое, индивидуальное, первое распространяется лишь на целое, на род, предоставляя случаю единичное, индивидуальное. Один теистически настроенный естествоиспытатель говорит: «Многие (многие? Все, для кого бог был чем-то большим, чем математической, фиктивной, отправной точкой природы) представляли себе сохранение мира, и в особенности человека, как нечто непосредственное, особое, – словно бог управляет действиями всех тварей, руководя ими по своему благоусмотрению… Но такое особое вмешательство и контроль над действиями людей и других существ невозможно принять с точки зрения законов природы… В этом нас убеждает весьма малое попечение природы в отношении отдельных особей. Впрочем, природа так же мало „заботится“ о роде или виде. Вид сохраняется по естественным причинам, потому что вид есть не что иное, как совокупность индивидуумов, развивающихся и размножающихся через совокупление. Если отдельные особи и подвергаются случайным разрушительным воздействиям, то другие избегают этого. Множественность охраняет особей. Вместе с тем так же или, вернее, по той же причине, по которой умирают отдельные особи, вымирают и целые виды. Так вымер дронт и исполинский ирландский олень; так и теперь, вследствие преследования со стороны человека и все распространяющейся культуры, гибнут многие виды животных, вымирая в тех областях, где когда-то или недавно их было множество; таковы, например, тюлени на Южно-Шотландских островах; со временем они совсем исчезнут с лика земли. При богатстве природы они тысячами приносятся в жертву, беззаботно, без сожаления… Так же обстоит дело даже в отношении человека. И половина рода человеческого не доживает до двухлетнего возраста, причем эти дети умирают почти без сознания того, что они когда-либо жили. То же самое бросается в глаза и при несчастных случаях и мытарствах всех людей, как добрых, так и злых; все это не очень-то совмещается с особой поддержкой или содействием со стороны творца». Между тем это управление, это провидение, не имеющее специального назначения, не соответствует цели, сущности, понятию провидения; ведь провидение должно устранить случайность, однако если имеется лишь все общее провидение, то случайности сохраняют свою силу, поэтому такое провидение и не есть вовсе провидение. Так, например, одно из «божьих установлении» в природе, то есть результат естественных причин, сводится к тому, что соответственно числу лет и смертность людей выражается в определенных числах; так, например, на первом году умирает один ребенок из трех-четырех, на пятом году – один из 25, на седьмом году – один из 50, на десятом году – один из 100; но то обстоятельство, что умирает именно этот ребенок, а другие три или четыре ребенка остаются жить, есть явление случайное, данным законом не обусловленное, зависящее от других, случайных причин. Так, «брак есть божие установление», есть закон естественного провидения для размножения рода человеческого, следовательно, составляет для меня обязанность. Но обязанность эта мне ровно ничего не говорит о том, должен ли я жениться именно на этой, женщине, не является ли эта женщина негодной или бесплодной в результате случайного органического изъяна. Однако как раз при применении закона к определенному частному случаю, как раз в критический момент решения, в тисках нужды естественное провидение бросает меня на произвол судьбы, – в действительности это естественное провидение и есть сама природа; в таком случае от нее я обращаюсь к высшей инстанции, сверхприродному провидению богов: их глаз обращается на меня как раз там, где кончается свет природы, их царство начинается как раз там, где конец царству естественного провидения. Боги знают, внушают мне, определяют то, что природой оставляется во мраке неизвестности, отдается во власть случая. Сфера случайного, как в обычном, так и в философском смысле, сфера «положительного», индивидуального, непредусмотренного, не поддающегося исчислению, есть сфера богов, сфера религиозного провидения. А прорицания и молитвы представляют собой религиозные способы, при помощи которых человек превращает случайное, темное, неизвестное в предмет провидения, достоверности или хотя бы упования. Сравните по этому поводу высказывания Сократа (по Ксенофонту) о прорицаниях.

Эпикур говорит, что боги обитают в промежутках между мирами. Прекрасно. Нас здесь, разумеется, не интересует подлинный смысл межмировых пространств Эпикура. Они существуют лишь в пустом пространстве, в бездне, зияющей между миром действительным и миром воображаемым, между законом и его применением, между действием и результатом действия, между настоящим и будущим. Боги – воображаемые существа, мнимые, фантастические существа, которые, строго говоря, обязаны своим бытием не настоящему времени, а будущему и прошедшему. Боги, обязанные своим бытием последнему, являются тем, что уже больше не существует; это мертвецы, существа эти живут только в душе и представлении, их культ у некоторых народов и составляет всю религию, у большинства же – значительную, существенную часть религии. Но бесконечно сильнее, чем прошлое, действует на душу будущее; прошлое оставляет лишь спокойное ощущение воспоминания, будущее же стоит перед нашим взором с ужасами ада или с небесным блаженством. Поэтому боги, восставшие из гроба, сами только тени богов; подлинные, живые боги, повелители дождя и солнца, молнии и грома, жизни и смерти, неба и преисподней, обязаны своим существованием лишь страху и надежде – силам, распоряжающимся жизнью и смертью, расцвечивающим темную пучину будущего фантастическими существами. Настоящее в высшей степени прозаично, завершено, определенно; его нельзя изменить, восполнить, выделить. В настоящем представление совпадает с действительностью, богам в нем нет места, нет простора, настоящее – безбожно. Будущее же есть царство поэзии, царство неограниченных возможностей и случайностей, будущее может быть тем или другим, оно может быть таким, каким я его желаю, или таким, каким я его страшусь. Оно еще не обречено суровой судьбе, не допускающей никаких измерений; оно еще витает между бытием и небытием в своих высотах над «повседневной» действительностью и явной наличностью; оно еще входит в сферу другого «невидимого» мира, мира, движимого не законами тяжести, а чувствительными нервами. Этот мир – мир богов. Настоящее принадлежит мне, будущее – богам. Сейчас я налицо; боги не могут у меня отнять настоящего мгновения, которое, впрочем, тотчас становится прошлым; даже божественное всемогущество не может случившееся превратить в не бывшее, как это утверждалось уже древними. Но буду ли я существовать в следующее мгновение? Зависит ли следующее мгновение моей жизни от моей воли или же оно находится в необходимой связи с настоящим мгновением? Нет? Тут бесконечное число случайностей; ежеминутно будущее мгновение может оказаться навеки отторгнутым от настоящего – или неустойчивостью почвы под моими ногами, или падением крыши над моей головой, молнией, ружейным выстрелом, камнем, даже виноградиной, попавшей вместо пищевода в дыхательное горло. Но благодетельные боги не допускают этого резкого толчка, они своими эфирными, неуязвимыми телами заполняют поры нашего человеческого тела, открытые для всевозможных вредоносных воздействий, они минувшее мгновение связывают с наступающим; они служат посредниками между будущим и настоящим, они являются и владеют в непрерывной связи тем, чем люди – эти пористые боги – являются и владеют даже в промежутках, лишь с перерывами.