Георгий Ореханов - Лев Толстой. «Пророк без чести»: хроника катастрофы

Мне кажется, главный смысл воспоминаний, дневников, писем и самой жизни С. А. Толстой заключается в напоминании всем мужьям, даже таким великим, как ее собственный муж, о том, что рядом с ними часто смиренно и нетребовательно живут их жены, перед которыми и только перед которыми открывается вся правда их жизни с ее мелочностью, слабостями и пороками. Существа, которых обмануть уже невозможно.

Наверное, очень трудно найти в XIX веке людей столь разных, чем Л. Н. Толстой и К. П. Победоносцев. На первый взгляд, единственное, что их как-то объединяет – это то, что они были практически ровесниками.

Но различий гораздо больше. Первый – аристократ, представитель известной дворянской фамилии; второй – «попович», представитель священнической фамилии, сын профессора университета и внук священника. Первый не окончил университет и всегда относился подозрительно к любой академической деятельности; второй получил блестящее образование, читал лекции в университете и был автором известного курса права. Первый – сторонник прогресса, в том числе и политического, лишь бы этот прогресс сопровождался улучшением государственных институтов в сторону их смягчения и либерализации в духе христианского учения. Второй – последовательный и неумолимый консерватор, сторонник жесткого правительственного курса, противник каких бы то ни было политических преобразований, ведущих в сторону народного представительства и парламента. Наконец, первый – еретик, отлученный от Церкви, борец с православием, сторонник самой широкой вероисповедной свободы; второй – официальный представитель Церкви, обер-прокурор Св. Синода, сторонник очень тесной связи Церкви и государства и поэтому противник свободы совести в том виде, в каком она существовала в Европе.

При этом Победоносцев – сторонник передачи начального воспитания в руки приходского духовенства (церковно-приходские школы); Толстой, наоборот, был уверен, что в целом преподавание религии – абсурд, ибо как можно преподавать то, что большинством отвергается (53, 61; 35, 187). И так далее. Таких оппозиций можно найти еще много.

В восприятии русского общества конца XIX – начала XX в. Победоносцев и Толстой действительно были антиподами. Л. Н. Толстой – совесть своего поколения, борец за правду, защитник обиженных, человек с безграничным нравственным авторитетом. Для этого же общества К. П. Победоносцев является воплощением абсолютного зла, которое ассоциируется с политическим произволом. Обер-прокурор Св. Синода – творец системы контрреформ, гонитель всего прогрессивного и творческого, тот лихой человек, который, в конечном счете, и превратил Россию в ледяную пустыню. В «поединке» с Толстым Победоносцев в представлении русского общества и даже политической элиты был заранее обречен на поражение, именно поэтому после отлучения писателя в 1901 г. в глазах этого общества он сразу стал одновременно и главным виновником, и главным творцом этого акта, и объектом едких сатирических нападок.

Жизнь К. П. Победоносцева – служение одной идее, идее самодержавия, в рамках которой возникает проблема «заморозки» России. Было бы большой исторической ошибкой полагать, что только он думал так во всей России. Как это ни парадоксально, К. П. Победоносцев выполнял завет другого выдающегося консерватора, которому на этих страницах еще будет дано слово – К. Н. Леонтьева: «надо подморозить хоть немного Россию, чтобы она не гнила» [318]. За этим желанием «подморозить» стоит большой и в чем-то конструктивный страх. Страх из-за огромных пространств, из-за тяжелых климатических условий и условий труда, главным образом, крестьянского труда. Страх из-за отсутствия железных дорог, страх за большие природные богатства, к которым постоянно протягиваются жадные руки, страх из-за неустойчивой государственности. Самые почтенные и прогрессивные идеи на русской почве часто оборачиваются злым и бесовским фарсом: свобода – произволом администрации всех уровней, народоправие – парламентской говорильней и откровенным обманом, предательством и «политической проституцией», экономическая самостоятельность, рынок – подкупом и коррупцией.

Россия – зыбкая и ненадежная почва. С. Г. Бочаров убедительно показывает, насколько этот образ значим в творчестве К. Н. Леонтьева. Фактически программа К. П. Победоносцева как политического деятеля была развернута в статье К. Н. Леонтьева «Над могилой Пазухина». Русская почва роскошная, но слабая, рыхлая, подвижная, поэтому западная революционная постройка (социализм) может осуществиться на ней быстрее. Если не будут в срочном порядке осуществлены необходимые меры, русский народ «через какие-нибудь полвека» из народа-«богоносца» станет «народом-богоборцем» (заметим: статья К. Н. Леонтьева написана в 1891 г., таким образом, его прогноз осуществился не через полвека, а через 26 лет, т. е. в два раза быстрее).

Какие же это меры? Русский народ должен быть строгими, властными мерами «ограничен, привинчен, отечески и совестливо стеснен» – только в этом случае, удержанный в этих насильственных рамках, он сможет пребыть этим народом-богоносцем. Главные враги народной жизни – «преступные замыслы», «подражание Западу» и «мягкосердечное потворство», которые приводят к главной и глобальной русской беде – это «состояние безначалия», рождающее крайности и ужасы, в которых проявляются самые трагические черты русского характера – «молодечество», «дух разрушения» и «страсть к безумному пьянству» [319].

К. П. Победоносцеву очень любят вкладывать в уста фразу о России как о ледяной пустыне, в которой бродит лихой человек – некая вариация того, что вынесено в эпиграф к данному разделу. Но не В. В. Розанов ли в определенном смысле (правда, очень условном) – антипод Победоносцева, не он ли, кажется, и пустил в оборот это крылатое словечко Победоносцева, не сам ли сказал о ней же «ледяная страна вечного забвения и вечной неблагодарности» [320]?

Та развернутая характеристика обер-прокурора Св. Синода, которую дает ему в «Путях русского богословия» столь проницательный человек, как протоиерей Г. Флоровский («пафос исторического неделания», «воинствующий архаизм», старание «удержать “народ” вне культуры и истории и тем спасти от порчи и погибели», «Победоносцев верил в народ и не верил в историю», он «дорожит коренным и исконным больше, чем истинным» и т. д.) [321], несет в себе черты некоторой ходульности и должна критически восприниматься сквозь призму русской истории начала XX в., советского периода и даже 1990-х гг. Тем не менее тот же автор замечает по поводу сходства культурных типов: «Сходство не значит согласие. Сходство означает принадлежность к единому культурно-психологическому типу. Сходство Толстого и Победоносцева не было случайным. И во многом они одинаково веруют в природу и не веруют в человека – верят в закон и не доверяют творчеству» [322].