Маркус Борг - Первый Павел: Воссоздание радикального провидца из-под иконы консервативной Церкви

Всё-таки, что не так с законом, и чем обеспокоен Павел? Есть ли что-то более глубоко неправильное в законе, чем обычная опасность того, что вера-с-делами-закона станет делами-закона-без-веры (то есть, в нашей аналогии, патриотизм-с-флагом становится флагом-без-патриотизма)?

Есть две взаимосвязанные проблемы с законом для Павла. Во-первых, его присутствие устанавливает знание и ответственность за послушание. Мы признаем его заявлением, т.к знаем, что нам следует делать, но с другой стороны, правовая формулировка не влечет за собой каких-либо внутренних возможностей для достижения результатов. Примером может служить ограничение скорости в 55 миль в час, установленное на наших автомагистралях; оно устанавливает, что мы должны делать, но непозволяет нам делать это безошибочно.

Закон и грех. По “закону” Павел имеет все права, а не только еврейского закона, а римского права; не просто человеческий закон, а Закон Божий; не только писаный закон Завета, но неписаный закон совести. Так что же плохого во всем законе и даже божественном законе для Павла? Вот его конкретная критика: «Потому что Закон несёт возмездие; где нет Закона, там нет и его нарушения". (Рим 4: 15); "вне закона, грех мертв" (Рим 7:8).

Имеет ли Павел в виду, что убийство, например, возникает только из-за или в ответ на закон? То есть закон провоцирует грех, командование провоцирует непослушание? Нисколько. Просто закон устанавливает знание, утверждает, что мы сейчас знаем что то или иное неправильно, то или это не должно быть сделано. Если, например, люди заявляют, что все они имеют равные и неотъемлемые права, они уже знают, что эта ситуация должна преобладать, они признают, что они знают это, и, если после этого они не будут следовать, их собственный закон осуждает их. Этот знак 55 миль в час не провоцирует вас ездить 75, но он устанавливает, что вы теперь знаете, что превышение 55 ошибочен. Вы не можете ослушаться несуществующего закона.

Закон дает силу знания (мы не должны этого делать), но он не приносит с собой по своей сути силу послушания (мы не будем этого делать). "Я не понимаю своих поступков" - говорит Павел "во имя закона, - ибо я не делаю того, что хочу, но делаю то, что ненавижу” (Рим 7:15). Это не личное или индивидуальное признание несоответствия Павла еврейской Торе, а структурное или системное признание человечеством своих лучших законов и самых искренних идеалов. Это пропасть между знанием и волей или совестью и действием.

Закон, провозглашает Павел, устанавливает правила, но не трансформирует. Закон информирует совесть извне, провозглашает Павел, но вера наделяет ее внутренней силой. Помните Филимона и Онисима из второй главы? Освободит ли Филимон Онисима свободно и охотно от своего сердца, движимый своей преданной христианской верой? Или он освободит Онисимаа , потому что он чувствует себя вынужденным сделать, что бы просто успокоить Павла или даже подчиниться христианскому закону? Он будет действовать по вере или по делам христианского закона?

Грех и смерть. Павел говорит: «Итак, грех вошел в мир через одного человека, а с грехом смерть; смерть перешла на всех людей, потому что все согрешили». (Рим 5:12). Это подводит итог его предыдущему утверждению, что "все умирают в Адаме", что "последний враг, который будет уничтожен, - это смерть", и что “жало смерти - это грех, и сила греха - закон” (1 Кор. 15:22, 26, 56). Это конечно понятно, но правильно ли это?

Во-первых, в доиндустриальном обществе около трети выживших детей умерли к шести, две трети к шестнадцати и три четверти к двадцати шести годам. В древнем мире и во всех тех местах, где современный мир еще древний, смерть - это не будущее и дальний конец жизни, а ее настоящее и постоянный спутник. Даже помимо смерти от голода и бедствий войны, смерть наступала от болезней, недоедания и истощения, вызванных несправедливостью.

«Смерть» Христа всегда означала для Павла страшную смерть несправедливой казни, ужасную смерть позорного распятия. Это не означало смерть как нормальный конец жизни. Его богословие не было построено на смерти и воскресении Христа, как если бы Христос умер дома в Назарете и воскрес там на третий день. Смерть Христа является результатом несправедливости и насилия. Вот, потом, спустя две тысячи лет и особенно в XXI веке терроризм заменяет тоталитаризма ХХ века, мы задаем этот вопрос. Смерть и насилие-это последний враг Бога? Или, что еще лучше, несправедливая и насильственная смерть, является последним врагом Бога?

Взгляд Павла в Рим 1-8 касается единства греков и евреев, то есть всех людей, в глобального преобразованном мире. Но замысел императорского Рима был также о единстве всех людей в преобразованном глобальном мире. Поэтому конфронтация идет не о целях, а о средствах. Это окончательное завершение должно прийти как мир через насильственную победу и умиротворение или как мир через ненасильственное правосудие и оправдание?

Мы сами не можем считать различие между язычниками и евреями или даже основным разделением глобальной семьи. Мы можем думать о имущих и неимущих, о первом и третьем мире, о тех, кто имеет больше, чем им нужно, и о тех, кто едва может выжить. Но, в любом случае, речь идет и всегда будет идти о мире. Павел завершает этот раздел великолепным гимном не только нашей свободе, но и свободе самого творения:

«19 Ведь все мироздание с нетерпением ждет, когда Бог открыто явит Своих сынов 20 (оно не исполняет своего предназначения не по собственной вине, а потому что такова была воля Бога), в надежде на то, 21 что оно, само мироздание, станет свободным от рабства у гибели и разделит свободу и славу детей Божьих. 22 Ведь мы знаем, что все мироздание стонет и мучится до сих пор, как при родах. 23 И не только мироздание, но и мы, уже получившие Духа как начаток новой жизни, — и мы в душе стонем, дожидаясь того дня, когда Бог примет нас как Своих сынов и все существо наше сделает свободным». (Рим 8:19-23)

Павел упоминает «творение» пять раз в этих пяти стихах. Тогда услышьте голоса Бога и Библии, Иисуса и Павла, когда они настойчиво шепчут против хора нашего нарциссического индивидуализма: "речь идет о мире, тупица. Это касается всего мира".

Павел движется внутри более узкого разделением в этом мире: на язычников и евреев. Он фокусируется на разделении внутри иудаизма между нехристианскими евреями и христианскими евреями, между евреями, которые не приняли Иисуса как своего Мессию, и теми, кто принял.

Павел первоначально надеялся, что объединенная община нехристианских евреев и христианских евреев станет будущим иудаизма. Бог сотворил бы это единство «не только для иудеев, но и для язычников»(Рим 9: 24) , что «относится как к иудеям, так и к язычникам. Господь один у всех, щедрый ко всем, кто к Нему взывает» (Рим 10: 12). Но к середине 50-х годов, когда он писал римлянам, он уже знал, что что-то пошло не так с этим ожидаемым единством: этого не происходило и уже не произойдет. Отсюда и этот пронзительный крик «2 Велика моя печаль, и боль в сердце беспрестанна! 3 Лучше бы мне самому быть проклятым и отлученным от Христа ради братьев - моих соплеменников!» (Рим 9:2-3). Для Павла, однако, это не только человеческая проблема должна быть решена, но божественная “тайна” (Рим 11:25) для размышления. Поэтому его первое внимание сосредоточено на Боге и как и почему Бог позволил этому произойти.