Франсуа Мориак - Жизнь Иисуса

Несколько позже Христос точно скажет, что Он имеет в виду под справедливостью, и окажется, что люди называют это как раз несправедливостью. Еще слишком рано (слушатели и так получили свое) рассказывать им историю о блудном сыне, с которым обошлись лучше, чем с его благоразумным старшим братом, или о работниках последнего часа, получивших такую же плату, что и трудившиеся с рассвета.

Пока им нужно освоиться с мыслью, что, если человек добропорядочной и благочестивой жизни полон страстей, вожделений, мечтаний и предается им в тайне, он уже осужден. То, что он делает, переплетается с тем, что он воображает, к чему стремится. Совершаемое в сердце — в глазах Бога уже поступок. Геенна — вот расплата за эти взоры и помыслы, за похоть глаз и сердца, удовлетворяющие себя скрытно и без риска.

Мы не станем просеивать слова Христа, отбрасывая угрозы. Выносима ли мысль об аде или нет, но прейдут небо и земля, а ни малейшее слово Господа не прейдет. Это, как и все остальное, нужно понимать буквально: «Если правый глаз твой соблазняет тебя, вырви его и брось от себя: ибо лучше для тебя, чтобы погиб один из членов твоих, а не все тело твое было ввержено в геенну. И если правая твоя рука соблазняет тебя, отсеки ее…» Итак, чего же требует от нас Христос? Божественного совершенства, буквально: «Будьте совершенны, как совершен Отец ваш небесный». Дьявол обещал Адаму и Еве, что они будут, как боги; и Искупитель требует, чтобы мы уподобились Богу. Но чего Он только ни требует?! Просто любви к ближним Ему мало, Ему нужна любовь безумная: подставить другую щеку, отнимающему верхнюю одежду отдать и рубашку, любить врагов… Да в Своем ли Он уме? В самом деле, с общечеловеческой точки зрения Иисус требует от Своих возлюбленных безумия, и Он его добьется.

Он добьется, потому что любит их. Это требование было бы невыносимо, если бы не исходило от воплощенной Любви. Геенна, о которой Он говорит так спокойно, не повышая голоса, не отвращает никого из тех, кого Он влечет к Себе, потому что их ободряет призыв безграничной Любви. Сердце, которое так возлюбило людей, ждет от каждого добровольной самоотдачи, самоотречения, отказа от всех забот и тревог. Иисус хочет от этих крестьян житейской беззаботности, хочет, чтобы они уподобились воробьям и полевым лилиям. Что нам геенна, если Бог — наш Отец? Раз так, он вправе требовать все, что захочет. Мы знаем, куда идти. Наш отец на небесах, те, кто обладает этой неисповедимой истиной, не могут заплатить за нее слишком большую цену: «Кто из вас, если сын попросит у него хлеба, подаст ему камень?»

Но мы не достигнем нашего небесного Отца, если пойдем по пути наслаждений и удовлетворения желаний. Тесны врата и узок путь. Прежде всего — никаких лицемерных разглагольствований, нужна чистота сердца, а не вопли: «Не всякий, говорящий Мне: „Господи, Господи…“».

Казалось, Христос, раскрыв свое сердце, спохватился, как бы опасаясь, что мы этим злоупотребим. Напоминание о геенне прерывается словами горячей любви, которая, боясь, что ее неправильно поймут, прикрывается предостережениями. Он скорбит о том, что появятся лжепророки, предупреждает об этом Своих друзей и указывает на пробный камень, который поможет им распознавать людей, говорящих именем Христа. Это святость. «По плодам их узнаете их». Господь объясняет это как Человек, который, будучи Богом, видит то, что ускользает от человеческого взора. Ибо как судить людей по их делам? И кто бы в таком случае не заслужил быть брошенным в огонь? Даже если он стремится к святости… И потом, не велел ли Он нам не судить? Не так-то легко понять закон! Нельзя судить, но и простаком быть не следует. Всякий раз христианская душа призывается к новому постижению. Ничего удивительного в том, что в этой игре простодушные и чистые сердцем постепенно становятся проницательными. В этих словах Христа нет никакого противоречия, однако все противопоставляется. Трудно быть одновременно голубем, змеей и лилией. В Истине, возвещенной на горе, больше оттенков, чем в оперении птицы. Она не вмещается в жесткие предписания, которым достаточно следовать, чтобы все было в порядке. Жизнь полна ловушек и опасностей, и надо все делать осмотрительно и с любовью… Увы! Можно ли когда-нибудь быть уверенным в том, что ты любишь и любим?

Тот, кто не исполняет волю Отца, знает, что ее не исполняет; а тот, кто думает, что исполняет ее, ее нарушает, сам того не ведая. Гордость многих людей, весьма продвинувшихся на пути совершенствования или считающих себя таковыми, гораздо сильнее тщеславия людей, приверженных миру. Если кто-нибудь с кротостью укажет им на это, они вместо того, чтобы посмотреть на себя со стороны, приносят эту обиду Богу, и гордость их только растет от сознания своей новой заслуги. Они считают, что в их лице попрана правда, и нисколько не колеблясь, совершают то, что язычник назвал бы местью, а они именуют «восстановлением справедливости».

Притом здесь идет речь о святых или, по крайней мере, о людях, подражающих святым. Но где начинается лицемерие? Какое древо нельзя назвать плохим, если судить по некоторым его плодам?

Внутренний закон, который Сын Человеческий дал людям на горе, принес в дальнейшем удивительные плоды. Враги ненадолго отступили. Христос учит Своих друзей любви к Отцу, которая переходит в любовь к ближнему. Эти два чувства едины и обретают на протяжении Его земной жизни неповторимые черты, ушедшие из мира вместе с Ним. Ибо Он есть Сын Человеческий, и Его ближние — это и сотник, и все, кто Его окружает. На протяжении трех лет бесконечное Бытие стало ближним для воинов, мытарей и блудниц.

Этот сотник, состоящий на службе у Ирода Антипы, не еврей, но так любит евреев, что строит им синагогу на свои деньги. Его слуга опасно болен, а он его очень любит. И мы уже любим этого сотника, для которого смерть слуги была бы несчастьем. Он не осмеливается сам пойти к Иисусу и посылает к Нему своих друзей из числа иудеев, чтобы Учителю не пришлось унизить Себя, переступив порог его дома. Он просит передать Ему слова, которые человечество, поверженное ниц перед Агнцем Божиим, не перестанет повторять до скончания века: «Не трудись, Господи! ибо я недостоин, чтобы Ты вошел под кров мой. Потому и себя самого не почел я достойным прийти к Тебе; но скажи слово, и выздоровеет слуга мой. Ибо я подвластный человек, но, имея у себя в подчинении воинов, говорю одному: „пойди“, и идет; и другому: „приди“, и приходит».

«Иисус удивился». Он не только любил людей, но и восхищался ими. А восхищает Его в них всегда одно и то же чудо: не какие-то особые добродетели, не аскетические подвиги и не великие богословские познания, а чувство собственной беспомощности и беззащитности, смирение, плод той духовной трезвости, которая даруется высшей благодатью.