Паскаль Буайе - Объясняя религию. Природа религиозного мышления

Во-первых, обратите внимание, насколько заботит многие фундаменталистские группировки контроль общественного поведения – внешний вид, посещение религиозных собраний и т. п., – хотя доктрина оговаривает в первую очередь личную веру и приверженность, а в некоторых случаях открыто порицает соблазн осуждать других (особенно ярко это проявляется в фундаментальном христианстве и исламе).

Во-вторых, некоторые фундаменталистские объединения демонстрируют явную склонность делать наказание за представляющееся им аморальным поведение более публичным и зрелищным , чем предписывает изначальная религиозная традиция. На первый взгляд, рациональных причин для того, чтобы публично клеймить конкретных людей, устраивать демонстрации с оскорбительными лозунгами перед клиниками планирования семьи или публично закидывать камнями прелюбодеев, нет. Акцент на принародном зрелищном наказании оправдан, только если на самом деле он делается ради потенциальных отступников, чтобы наглядно продемонстрировать им, чем грозит уклонение.

В-третьих, фундаменталистское насилие в значительной мере направлено не на внешний мир, а на других представителей того же культурно-религиозного сообщества. Наибольший деспотизм проявляется внутри него: лидеры тиранят простых людей, истовые приверженцы – неприверженных, мужчины – женщин. Если движение сугубо религиозно-этническое, нападки будут нацелены на посторонних, однако и здесь коалиционная динамика подсказывает, что поведение чужаков мало заботит фундаменталистов. Главное – помыслы других членов группы.

В-четвертых, зачастую главной мишенью большинства фундаменталистских движений становится местная форма модернизированной религии. Особенно хорошо это демонстрирует американский фундаментализм – и христианский, и в какой-то степени иудейский, – который уж точно не может быть реакцией на колониальное или иностранное влияние, зато во многом направлен против либеральных разновидностей этих религий. Однако схожее явление наблюдается и в других регионах. Рисуемая СМИ картина зверств, чинимых приверженцами фундаментализма в исламе или индуизме, создает впечатление, что перед нами конфликт навязанного извне модернизма и исконной традиции. Но это не так. И в исламе, и в индуизме уже больше столетия существует множество движений, адаптирующих религиозные нормы к современным условиям. Они особенно популярны у образованного городского среднего класса, а значит, представляют реальную политическую угрозу для тех, чья власть опирается только на религиозную иерархию.

Таким образом, фундаментализм – это и не религия в крайнем проявлении, и не замаскированная политика. Это попытка сохранить определенную иерархию, основанную на коалиции, когда перед ней маячит призрак безнаказанного, а значит, явно возможного отступничества. Если трибуналы будут прощать дезертиров и об этом станет известно на передовой, самовольные поиски потенциальных предателей и расправа над ними станут гораздо более жестокими и демонстративными. Те же психологические механизмы побуждают некоторых склоняться к крайним проявлениям насилия во имя своей религиозной коалиции. Задействуемые при этом когнитивные системы имеются у любого нормального человека, однако свою роль играют особые исторические условия, поэтому процесс этот нельзя считать неизбежным. Не все религиозные представления используются для создания этнических маркеров, и не все этнические маркеры используются как коалиционные сигналы, не перед каждой коалицией маячит угроза безнаказанного отступничества, и даже в случае подобной угрозы не все участники коалиции реагируют взвинчиванием цены дезертирства. Такой высокий подъем ставок свидетельствует как раз о том, что группа сознает охлаждение к ней общественного мнения. Что, к сожалению, не препятствует политическому господству, если коалиция достаточно сплоченная.

Среди фанг бытует убеждение, что у колдунов имеется дополнительный звероподобный внутренний орган, который летает по ночам и уничтожает чужие посевы или отравляет кровь. Считается также, что иногда эти колдуны собираются на пиры, где пожирают свои жертвы и сговариваются насчет дальнейших нападений. Вам не раз расскажут, что знакомый знакомого своими глазами видел, как колдуны по ночам летели над деревней на листе банана или метали волшебные дротики в невинных жертв.

Рассказывая об этих и других экзотических верованиях за ужином в кембриджском колледже, я услышал от одного из наших гостей, выдающегося католического теолога: «Потрясающая у вас антропологов работа, но трудная. Разбираться, почему люди верят в такую чушь…» Я потерял дар речи. Беседа шла своим чередом, а я подыскивал достойный ответ – начинавшийся с «Чья бы корова мычала…» Вопрос «Почему люди верят в подобное?» действительно уместен, но его можно отнести к верованиям любого толка. Фанг тоже изумлялись, услышав про человека, единого в трех лицах, которые на самом деле составляют одно, или о том, что всем бедам в этой юдоли слез мы обязаны двум предкам, которые слопали экзотический фрукт в одном саду. Для каждого из этих постулатов имеется множество объяснений в доктрине, но я подозреваю, что они покажутся фанг не менее загадочными, чем сами постулаты. Поэтому вопрос остается прежним: почему подобные убеждения существуют? Что придает им достоверность? И самое главное, почему одни люди в них верят, а другие нет? Что побуждает часть из нас принимать на веру заявления о богах и духах, доказательства существования которых в лучшем случае шатки?

В первой главе я говорил, что бессмысленно объяснять, почему человек верит в сверхъестественное, если у нас нет четкой формулировки, в чем именно понятия сверхъестественного заключаются, как усваиваются и как организованы в сознании. А теперь? Удалось ли нам подготовить почву для ответа на эти вопросы? Мне кажется – да, однако не ждите всеобъемлющего объяснения, которого желают многие как верующие, так и неверующие. Простого решения нет и здесь. Однозначной причины существования и религии и присущих ей характерных свойств быть не может, поскольку мы имеем дело со следствием совокупной релевантности, то есть успешной активации целого ряда разных систем сознания. Как мы вскоре увидим, к вере это тоже относится.

Действительно, активация целого арсенала когнитивных систем объясняет само существование религиозных понятий, их успешное закрепление в культуре, восприятие их как достоверных, а также не всеобщее восприятие их таковыми, а кроме того, возникновение религии в истории человечества и ее сохранение на фоне развития современных научных представлений. Я понимаю, что несколько самонадеянно обещать убить столько зайцев разом, тем более что ружья уже в руках не помещаются. И что я имею в виду, говоря об активации разных систем? Уж совершенно точно не то, что «религия – понятие многогранное», «это сложная область», «приходится принимать во внимание множество факторов». В этой книге я как раз намеревался уйти от подобных банальностей и добиться от когнитивистики четких ответов.