Паскаль Буайе - Объясняя религию. Природа религиозного мышления

Таким образом, задача заключается в том, чтобы объяснить, откуда возникает потребность прибегать к определенному образу действия , как обозначили это антропологи Каролина Хамфри и Джеймс Лейдлоу. Поскольку явление настолько универсально, возникает ощущение, что объяснять его нужно с точки зрения психологии. Однако обряд – это не та деятельность, к которой возникает некая особая предрасположенность или в которой есть особое адаптивное преимущество. Даже если не выходить за рамки сугубо спекулятивных рассуждений, трудновато будет объяснить, как у человека могла развиться способность или потребность организовывать коллективные церемонии и почему гены, отвечающие за эту тягу, получают при распространении преимущество перед генотипом, не склонным к обрядам. Некоторые антропологи действительно предлагали крайне умозрительные гипотезы происхождения обрядов в первобытном обществе. Совместное отправление ритуала предполагает слаженность действия, поскольку каждый выполняет свою часть согласно обрядовому сценарию. Возможно, это и вправду сплачивало племена и, возможно, обеспечивало некоторым коалициям большее влияние в племени. И если выгоду получал каждый участник, склонность или способность к таким действиям действительно могла прописываться в установках сознания. [117]

Однако эта гипотеза довольно шатка. Не потому, что нам трудно реконструировать происходившее в первобытных племенах, а потому, что в этом объяснении имеется серьезный логический пробел. Эволюция не вырабатывает конкретное поведение, она формирует конфигурацию нервной системы и психики, которая соответствующее поведение обусловливает. Чтобы гипотеза выглядела убедительно, нам пришлось бы признать, что у человека имеется «обрядовая склонность», и описать, в чем она заключается. Однако никаких свидетельств наличия в сознании особой «обрядовой системы» у нас нет – по крайней мере пока. И даже если она обнаружится, нам все равно придется объяснять, почему в одних случаях люди используют обряды, а в других – нет. Разнообразие поводов для проведения обрядов настолько широко, что голова идет кругом: чтобы получить хороший урожай, чтобы болезни обходили стороной, чтобы отпраздновать свадьбу и рождение, чтобы вылечить больного, чтобы помочь умершему перейти в мир иной, чтобы посвятить в духовный сан, чтобы инициировать подростков, умилостивить богов или заручиться их покровительством. Эта версия представляет обряд как атавизм . То есть сначала люди исполняли обряды по одной причине (сплотить племя, вести войну, договориться об отношениях между мужчинами и женщинами), а затем распространили их на другие обстоятельства. Даже если найдутся подтверждения того, что историческая последовательность событий была именно такой, все равно это не объяснит нам, почему обряды обладают такой притягательностью сейчас и применяются не по тем поводам, по которым проводились изначально. Как я уже говорил в первой главе, подобные гипотезы происхождения не очень объясняют нынешнее положение дел.

Возможно, ошибка заключается в том, что мы пытаемся вывести существование предписанных церемоний во всех человеческих обществах из какой-то одной склонности или свойства человеческого сознания. Как я уже несколько раз упоминал, многие культурные порождения – от изобразительного искусства до музыки, неприкасаемости дубильщиков и опасливого отношения к трупам – успешны, потому что активируют целый ряд способностей сознания, большинство из которых имеют другие вполне определенные функции. Иными словами, человеческая культура во многом состоит из ярких когнитивных представлений, обладающих большим потенциалом привлечения внимания и высокой релевантностью для человеческого сознания – как побочный эффект особенностей устройства этого сознания.

Возможно, это справедливо и для обрядов. С моей точки зрения, этим объясняются по крайней мере три важных свойства подобных действий. Во-первых, действие в обряде, как легко может заметить любой участник или зритель, не похоже на действие в других контекстах. Однако ощущение это очень трудно сформулировать. Хотя совершаемое носит целенаправленный характер, обряд не похож на обычную работу, поскольку связь между совершаемым (например, кусать барана за язык) и предполагаемым результатом (превращение в истинного шамана) не особенно прослеживается. И хотя инсценировки там достаточно (например, разыгрываемое во время инициации убийство мальчиков), это не театр, поскольку последствия представления слишком реальны. Особенность обряда в том, что к сочетанию этих элементов работы и игры добавляется ощущение императивности происходящего, то есть интуитивная установка, что действовать нужно, как предписано, иначе случится нечто ужасное. Однако зачастую никаких объяснений, как именно правильное исполнение отвращает опасность (и в чем она, собственно, заключается), не дается. Перед нами проблема императивности , которая, мне кажется, легко решается, если принять во внимание другие ситуации, когда в человеческом сознании возникает данная эмоция.

Во-вторых, многие обряды имеют важные для социального взаимодействия последствия: свадьба связывает двух влюбленных узами законного брака, инициация превращает мальчика в мужчину, принесение овцы в жертву предкам скрепляет союз с другой деревней. Это проблема социального воздействия , в которой тоже нет никакой загадки, если разобраться, как человеческое сознание понимает (зачастую превратно) существующую вокруг него сеть социальных взаимоотношений.

В-третьих, и, пожалуй, это главное для нас, во многих обрядах фигурируют представления о сверхъестественных сущностях: на свадебных церемониях в свидетели призывается Господь или предки, животные приносятся в жертву духам и т. д. Это проблема сверхъестественного участия , которая становится понятнее, если осознать, что оно вовсе не неотъемлемая составляющая, как свидетельствуют многочисленные обряды, не связанные с богами и духами. Иными словами, понять присутствие богов в обряде можно, осознав, что это лишь дополнение к человеческим действиям, которые на самом деле божественного присутствия не требуют. Как мы еще убедимся, вера в богов и духов не обязательно предполагает наличие обрядов, но если обряды по каким-то иным причинам возникают, включение сверхъестественных сущностей в эти значимые для человека действия придают данным сущностям убедительность.

Мне кажется, для всех трех пунктов можно выделить причины, по которым церемонии настолько значимы для человеческого сознания. Не у всех обрядов имеются все три свойства, но те, у которых они есть, обладают оптимальной релевантностью и успешно передаются. Возможно, этим и объясняется, почему религиозным представлениям обычно присуща хоть какая-то обрядовость.