Александр Лопухин - Толковая Библия. Ветхий Завет и Новый Завет

Не менее благотворное влияние христианство оказало и на отношения между господами и рабами. «Явилась благодать Божия, спасительная для всех человеков». Перед таким благовестием не могло долго удержаться древнее рабство. Христианство заявляло, что нет уже иудея, ни язычника; нет раба, ни свободного; нет мужского пола, ни женского: ибо все вы одно во Христе Иисусе» (Гал 3:28). «Христианская праведность делает в наших глазах равными всех, которые носят имя человека, – заявляет один древний учитель церкви. – Он сын, а сыны свободны. Так как Христос освободил нас от греха и рабства закону, то во всем водворилась свобода. Где Дух Господень, там и свобода» (2 Кор 3:17). Между тем как у язычников достоинство человека ценилось по его внешнему состоянию, это последнее для христиан не имело никакого значения, и истинное внутреннее достоинство ценилось совершенно независимо от него.

Раб или господин – это есть лишь нечто случайное. Раб может быть в истине, именно внутренне, свободным, а господин может быть в истине, именно внутренне, рабом. Есть только одно истинное рабство, и именно рабство греха, и одна только истинная свобода, именно свобода во Христе. Но поэтому именно христианская церковь совершенно далека была от мысли тотчас же освобождать рабов. Она даже и в этом отношении признает существующий порядок и учит рабов видеть в нем Божие устроение.

«Каждый оставайся в том, в чем он призван», – гласит основное правило апостола.

Внутренняя свобода имела столь большое значение у христиан, что перед ней часто совершенно стушевывалась внешняя гражданская свобода. Тем не менее нельзя сказать, чтобы церковь оставила все в прежнем положении. Новое начало внутренне изменяло и преобразовывало отношения господ и рабов. Обхождения с рабами со стороны их христианских господ и отношения христианских рабов к своим господам тотчас же делались иными. Они смотрели на себя как на братьев, и ап. Павел в послании к Филимону пишет о рабе его Онисиме: «Прими его навсегда, не как уже раба, но выше раба, как брата возлюбленного» (Фил 15, 16).

Между ними, как членами церкви, уже не было никакого различия. Они собирались в тот же самый дом Божий, молились одному и тому же Богу, исповедовали одного и того же Спасителя, вместе пели священные песни, вкушали от того же самого хлеба и пили из той же самой чаши. Все это невольно совершенно иначе настраивало господина по отношению к своим рабам. Он уже не мог относиться как к бездушной вещи к тому, кто был его братом во Христе. Перед всяким рабом, вступавшим в церковь, открывались все ее преимущества, и он мог достигнуть даже епископства. Случалось впоследствии даже так, что раб был пресвитером той же самой общины, к которой принадлежал его господин как простой член. Это, естественно, часто приводило к освобождению рабов. Хотя церковь и не настаивала на этом, чтобы не поощрять плотских стремлений рабов к свободе, но если господин сам отпускал раба, смотрела на это благосклонно, как на дело похвальное. Поэтому случаи освобождения бывали часто. Некоторые, обращаясь в христианство, освобождали всех своих рабов в самый день крещения или избирали для их освобождения какие-либо торжественные праздники церкви, особенно Пасху, чтобы засвидетельствовать о своей благодарности за воспринятую благодать.

Об одном богатом римлянине времени Траяна рассказывается, что он, сделавшись христианином, в праздник Пасхи даровал свободу всем своим рабам, которых у него было 1250 человек. С третьего столетия вошло в обычай освобождение рабов производить в церкви в присутствии священника и общины. Господин за руку подводил рабов к алтарю, там прочитывалась освободительная грамота, и в заключение священник произносил благословение. И внешним образом дело ставилось так, что они должны были благодарить за свою свободу церковь. Она являлась тем, чем была, именно хранительницей и раздаятельницей свободы. По своем освобождении рабы в христианской общине не оставляемы были на произвол судьбы, как это часто было в язычестве, а продолжали пользоваться содействием церкви в устроении своей жизни. Их прежние господа считали своим долгом помогать им и делом, и советом, как своим христианским братьям, и таким образом они оказывались не отчужденными от общества, но делались его ближайшими членами, так как христианская община научала их правильно пользоваться своей свободой и воспитывала из них деятельных и полезных людей.

В основе такого отношения к рабам лежало то, что христиане совершенно иначе относились к труду. Он не считался у них, как у язычников, позором для свободного человека почестью; христиане видели в нем не унизительное рабство, но божественное установление, обязательное для всех людей. Ведь и сам Господь был тружеником, был сыном плотника, и апостолы были также тружениками: Петр – рыбаком, Павел – делателем палаток.

Отцы Церкви часто говорят, что рабочие люди лучше знают Бога, чем языческие мудрецы. «Вы найдете у нас рабочих, – говорит Афинагор, – которые, если и не могут словами доказать преимущества нашего учения, доказывают его делами». Если для христиан закрыты были некоторые положения в жизни, как, например, военная служба, государственные должности, должности при храмах, на которых язычники зарабатывали себе хлеб, то тем больший почет и значение приобретал у них собственно ремесленный труд. Упоминавшееся выше «Учение двенадцати апостолов» повелевает общинам принимать всякого, кто приходит во имя Господне, но с испытанием. Если он странствующий, то по возможности должно оказывать ему пособие, но все-таки он не может оставаться более двух или трех дней. «Но если он остался у вас и он ремесленник, то он должен трудиться и есть. Если он не знает ремесла, то по своему разумению заботьтесь, чтобы у вас не проживал какой-нибудь празднолюбец под именем христианина. Если он не хочет работать, то это человек, который делает из христианства промысел: удаляйтесь от общения с таковыми». Так называемые «Апостольские постановления» также выразительно увещевают всех членов общины к усердному труду, «ибо праздных ненавидит Господь Бог наш». Епископу вменялось даже в обязанность помогать ремесленникам в приискании работы. Величайшие мудрецы древности, Платон и Аристотель, объявляли труд за нечто такое, чем не мог заниматься свободный человек, не унижая себя; ап. Павел убеждает, чтобы каждый трудился и ел собственный хлеб, и категорически поставляет правило: кто не работает, тот не должен и есть. И христианские общины действительно руководились этим именно правилом, из которого затем и создался новый мир, представивший в себе более великого и славного, чем сколько видели и могли воображать Платон и Аристотель.