Сэм Харрис - Конец веры. Религия, террор и будущее разума

Конечно, все мы знаем, что иногда люди испытывают переживания, которые носят явно психотический характер. Существует немало разных видов перестройки сознания, когда человек начинает по-новому интерпретировать сенсорные данные и когда ему кажется, что он верно понимает мир. Не все видения равноценны, не говоря уже о тех представлениях о мире, которые они порождают. Как и во всех прочих вещах, здесь некоторые отличия далеко не безразличны, тем не менее эти отличия можно исследовать при помощи разума.

Как мы увидим, между духовностью, нравственностью и положительными эмоциями существует тесная связь. Научный подход к этим предметам пока еще только зарождается, но, возможно, тот факт, что большинство из нас предпочитает любовь страху или воспринимает жестокость как нечто неправильное, не более таинственен, чем тот факт, что большинство из нас может верно определить, какой предмет больше или кто изображен на портрете: мужчина или женщина. Вероятно, законы, определяющие человеческое счастье, на уровне мозга одинаковы для разных людей. В последней главе данной книги мы поговорим о том, как можно использовать этот факт уже сейчас, не дожидаясь того времени, когда ученые смогут снабдить нас соответствующими точными данными.

Мы видели, что вера неизбежно порождает проблемы в мире и что даже «умеренная» вера, хотя и неумышленно, ставит под угрозу наше существование. Это означает, что нам нужно поместить такие явления, как нравственность и духовный опыт, в контекст рационального мировоззрения. Для этого нам нужно больше узнать о работе человеческого мозга, о нашей генетической преемственности и об истории религиозных идей. В последующих главах я попытаюсь примирить два следующих факта, которые, как может показаться, противоречат друг другу: (1) наши религиозные традиции свидетельствуют о существовании духовного опыта, который реален, значим и по праву заслуживает нашего исследования — как на личном уровне, так и на уровне научном; (2) многие представления, которые выросли вокруг этого духовного опыта, сегодня угрожают нашему существованию.

Мы не можем жить чистым разумом. Вот почему сколь угодно большое количество разума, применяемого в качестве антисептика, не может соревноваться с бальзамом веры, когда ужасы этого мира вторгаются в нашу жизнь [22] Об этом, например, говорит история Джона фон Неймана — математика, создателя теории игр, участника программы по обороне США и агностика, — который, заболев раком, обратился в католичество. См, See W. Poundstone, Prisoner's Dilemma (New York: Doubleday, 1992). . Если умер ваш ребенок, или у жены открыли ужасную неизлечимую болезнь, или вы внезапно узнали, что ваше тело скоро откажет, ваш разум, даже если его отличала необыкновенная широта охвата, начинает пахнуть формальдегидом. Многие люди делают из этого неверный вывод, что у человека есть такие потребности, на которые ему дает ответ только вера в набор некоторых причудливых идей. Однако нигде не сказано, что человек может прикасаться к священному, только если он иррационален или живет в постоянном интеллектуальном рабстве. Я хотел бы показать, что духовность, напротив, может — вернее, просто должна — быть глубоко рациональной, несмотря на то что она не желает укладываться в рамки разума. Это позволит нам избавиться от многих вещей, которые сегодня порождают убийства.

Наука не будет вечно хранить молчание о духовных и нравственных вопросах. Уже сегодня некоторые психологи и исследователи нервной системы делают первые шаги к тому, что в будущем станет подлинно рациональным исследованием этих вопросов — так что даже самый удивительный мистический опыт может стать предметом научного рассмотрения. И тогда мы поймем, что жизнь, наполненная любовью, состраданием, восторгом и удивлением, не требует отказа от разума и что нам не следует отвергать все формы духовности и мистицизма на том основании, что они якобы иррациональны. В последующих главах я представлю концептуальные и эмпирические основы для этого утверждения.

Настало время понять, что вера не частное дело и никогда не была предметом личной жизни. Представления и верования людей здесь мало чем отличаются от поступков, поскольку любое представление — это потенциальный источник действий. Если люди верят в то, что пойдет дождь, они достают зонтики. И легко понять, что вера в действенность молитвы может стать фактором общественной жизни в тот момент, когда она воплощается на практике: если, скажем, хирург отложит в сторону свои «земные» инструменты и попытается наложить шов на рану пациента с помощью молитвы или пилот захочет совершить посадку авиалайнера, обращаясь к приборам с восклицанием «аллилуйя!», частная вера сразу станет уголовным преступлением.

Вера определяет действия человека. Если ты веришь, что принадлежишь к избранному народу, которому нечестивые хотят навязать свою пропитанную злом культуру, которая отводит твоих детей от Бога, и веришь, что убийство неверных вознаграждается несказанным блаженством в вечности, — тебе ничего не СТОИТ направить самолет на здание. Из этого следует простой вывод: некоторые верования опасны по самой своей природе. Мы все знаем, что иногда люди совершают невероятно жестокие вещи, но здесь нам следовало бы задаться вопросом: какого рода идеология сильнее всего этому способствует? И почему мы оберегаем подобные верования от нормального обсуждения, так что они могут сохраняться на протяжении тысячелетий, защищенные от влияния событий истории или достижений разума? Это следствие психологического и культурного воздействия на людей. Очевидно, что догматы веры — особенно когда они обещают верующему вечное спасение и обрекают сомневающихся на проклятие, — все здесь объясняют.

Теперь уже все, начиная с королей и президентов, признают, что мы не вправе утверждать, будто какую-то книгу написал Творец вселенной — у нас нет для этого доказательств. Библию, очевидно, создавали древние люди, которые считали, что земля плоская, и которым простая тачка показалась бы величайшим достижением техники. Строить свое мировоззрение на основе подобных текстов — какие бы героические усилия ни прикладывали их составители, — значит отказаться от двух тысячелетий развития цивилизации, результаты которого только сейчас начали формировать наши умы благодаря секуляризму и появлению культурной среды науки. Как мы увидим, величайшая проблема нашей цивилизации — это не просто религиозный экстремизм, но те культурные и интеллектуальные уступки, которые мы сделали вере. И «умеренные» верующие во многом несут ответственность за религиозные конфликты в нашем мире, поскольку их представления создают такую среду, где никто не может должным образом противостоять буквальному пониманию священных текстов и религиозному насилию.