Сэм Харрис - Конец веры. Религия, террор и будущее разума

Нам пора понять, что люди могут свободно сотрудничать друг с другом только тогда, когда они готовы менять свои представления на основе фактов. Только открытость к доказательствам и аргументам создаст общий мир для всех нас. Разумеется, нет никаких гарантий того, что разумные люди достигнут полного согласия во всем, но можно уверенно сказать, что неразумные обречены на разделения из-за своих догматов. Дух совместного исследования — это полная противоположность вере.

Хотя мы всегда будем продолжать споры о картине мира, можно смело предположить, что многие нынешние представления покажутся нашим потомкам одновременно и невероятно причудливыми, и самоубийственно глупыми. Первоочередной задачей наших совместных поисков будет выявление тех представлений, которые вряд ли сохранятся на протяжении ближайшего тысячелетия исследований, или попытка предотвратить их развитие и подвергнуть их непрерывной критике. Какие наши сегодняшние обычаи покажутся самыми смешными будущим поколениям, которым удастся пережить безумие нынешней эпохи? Трудно усомниться в том, что наши религиозные практики займут самые первые места в таком списке [28] Если мы даже отложим в сторону вопрос об их истинности, само многообразие несовместимых друг с другом религиозных представлений заставляет относиться к ним подозрительно в принципе. Как заметил некогда Бертран Рассел, даже если допустить, что одна из наших религий истинна во всех мелочах, учитывая количество существующих религиозных представлений, противоречащих одно другому, каждый отдельный верующий должен считать, что он попадет в ад, уже просто в силу законов теории вероятностей. . Естественно, нам хотелось бы, чтобы наши потомки вспоминали нас с благодарностью. Но нам не в меньшей мере следовало бы надеяться, что они будут думать о нас с жалостью и отвращением, как мы относимся к рабовладельцам нашего слишком недавнего прошлого. Вместо того чтобы гордиться достижениями нашей цивилизации, нам стоит подумать о том, что через какое-то время мы будем казаться отсталыми людьми, и уже сегодня закладывать основания для совершенства жизни потомков. Нам надо прокладывать дорогу в ту эпоху, когда вера, не опирающаяся на доказательства, покажется позорным качеством. Если думать о нынешнем состоянии мира, нам нужно стремиться только к подобному будущему.

Нам совершенно необходимо открыто говорить об абсурдности большинства религиозных представлений. Но я боюсь, что время для этого еще не настало. Поэтому написанное ниже будет чем-то вроде молитвы. Я молюсь о том, чтобы мы однажды достаточно глубоко уяснили себе эти вопросы, чтобы воспитывать детей, которые не станут убивать друг друга за свои книги. Если этому не научатся наши дети, боюсь, будет уже слишком поздно, потому что встретиться со своим создателем было всегда несложно, но лет через пятьдесят каждому человеку станет несложно устроить эту встречу не только для себя, но и для всех окружающих [29] Рис (Rees, Our Final Hour) утверждает, что род человеческий может пережить нынешнее столетие с вероятностью не более 50 процентов. Хотя его прогноз — это просто догадки просвещенного человека, он заслуживает самого серьезного отношения. Он отнюдь не мрачный брюзга. .

Часто мы слышим, что религиозные представления по своей природе отличаются от всех других видов знаний о мире. И действительно, мы приписываем первым особый статус, то есть не требуем здесь доказательств, которые просим предъявить во всех других случаях, но это не означает, что религиозные представления на самом деле существенным образом отличаются ото всех прочих. Что мы имеем в виду, когда говорим: «Такой-то человек разделяет определенные представления о мире»? Во всех вопросах об обычных вещах нам следует осторожнее относиться к знакомым терминам, иначе мы можем сбиться с пути. Одно и то же привычное слово «представление» может содержать разные смыслы. То же самое можно сказать о памяти: люди просто жалуются на провалы в «памяти», но исследования последних десятилетий показывают, что человеческая память имеет множество форм. Есть долговременная и краткосрочная память, и каждый вид памяти работает с помощью особой системы нейронов, в которых можно выделить множество отдельных подсистем [30] Это особенно наглядно доказывают те случаи, когда при повреждении мозга один аспект памяти страдает, а другие нет. Именно такие истории болезни (см., например: W. В. Scoville and В. Milner, Loss of Recent Memory after Bilateral Hippocampal Lesions, Journal of Neurology, Neurosurgery and Psychiatry 20 (1957): 11–21) лежат в основе наших представлений о памяти человека. Можно выделить следующие компоненты долговременной памяти: семантический, эпизодический, процедуральный и другие, связанные с типом обработки информации; в системе же кратковременной (или «рабочей») памяти на сегодняшний день принято выделять фонологический, визуальный, пространственный, концептуальный, эхоический и исполнительный компоненты. Несомненно, память пока еще изучена недостаточно. Скажем, выделение семантического и эпизодического компонентов памяти не позволяет объяснить топографическую память (Е. A. Maguire et al., Recalling Routes around London: Activation of the Right Hippocampus in Taxi Drivers, Journal of Neuroscience 17 (!997]: 7103—10), а семантический компонент, вероятно, также содержит в себе разные категории, скажем, память о предметах и память о живых существах (S. L. Thompson-Schill et al., A Neural Basis for Category and Modality Specificity of Semantic Knowledge, Neuropsychologia 37 [1999]: 671—76; J. R. Hart et al., Category-Specific Naming Deficit following Cerebral Infarction, Nature 316 [Aug. 1, 1985]: 439-40). . Таким образом, просто говорить о «памяти» — это примерно то же самое, что просто говорить о «переживании». Несомненно, когда мы говорим о психологии и мышлении, нам сначала нужно точно определить значение термина, чтобы уже потом можно было попытаться понять его с точки зрения работы мозга [31] Неудачная концепция «представления» может создать путаницу. Если мы будем использовать этот термин слишком широко, нам может показаться, что весь мозг в итоге занимается формированием «представлений». Представьте себе, например, что вам в дверь звонит человек, который уверяет, что он представитель компании Publishers Clearing House, организующей лотереи. .

Даже собаки и кошки, поскольку у них образуются ассоциации, которые связывают людей, места и события, в каком-то смысле формируют «представления» о многих вещах в мире. Но мы говорим не о таких представлениях. Нас интересуют представления, которые люди сознательно принимают: «Этот дом заражен термитами», «Тофу не годится в качестве десерта», «Мохаммед был перенесен на небеса на крылатой лошади» — такие представления можно передавать и получать через речь. Если мы верим в такое-то представление, значит, мы верим, что оно верно описывает что-то в мире, а из этого следует и то, что подобные представления должны соответствовать определенным критериям [32] В этом смысле представление есть то, что философы называют «пропозициональной установкой». У нас множество подобных установок, и обычно в их описании есть слово «что»: например, я думаю, что… я верю, что… я боюсь, что… я имею в виду, что… мне нравится, что… я надеюсь, что… и т. п. . В частности, именно поэтому мы любим доказательства и факты и требуем от представлений о мире, чтобы они не противоречили одно другому. Эти критерии в равной мере относятся и к религиозным представлениям. «Свобода вероисповедания» (в любом другом смысле, кроме юридического) — это миф. Мы увидим, что у нас не больше свободы верить в какие-либо утверждения о Боге, чем свободы верить в недоказанные утверждения о науке или истории или свободы вкладывать наш собственный смысл в такие слова, как «яд», «север» или «ноль». Если бы кто-то заявил о нашем праве так поступать, никто бы не стал его слушать, и это неудивительно.